детского возраста. Да тебе оно и лишнее. Вон ты какой, богатырь!
— Ты бы видела его отца, — сказала мать, сделав гримасу высокомерно- насмешливую, с какой всегда говорила об отце. — Бронтозавр. И мозг такой же. Медлительный и соображающий всё задним числом. Но туша грандиозная.
— Не обижай его, — шепнула Рита ей почти на ухо, но он услышал. — Так я отлично знакома с Ростиславом. Была, — продолжила она уже обычным, не громким, но очень чётким голосом. — Сейчас он демонстративно избегает контактов со всеми прежними коллегами. Ростислав нисколько не вял и не медлителен, он всего лишь чрезмерно вдумчив и не всегда оправданно добр ко всем. Доверчивый и открытый человек, не принимающий к сведению те отрицательные качества других, которыми не наделён сам.
— Скажи проще, он глуп! — мать повысила голос и покрылась румянцем гнева, что было всегда, если кто-то принимался рассуждать об отце Рудольфа. Тут Рите был послан сигнал, не трогать эту тему, но Рита лишь понимающе улыбнулась. В отличие от смеха, лёгкая улыбка её украшала.
— Нисколько! Ростислав таков, что для любой женщины он ценное приобретение в мире изнеженных инфантилов или поголовных эгоистов.
— Так уж и для любой? Уверена, нашлись бы такие, кто тебя опровергли бы!
— Кто же ещё, кроме тебя? — Риту ничуть не беспокоил затронутый больной нерв души подруги Карины.
— Например, Пелагея, — произнесла она и отвернулась, подойдя к окну, пряча лицо. Ни мать, ни Рита его присутствие в расчёт не брали. Ни та, ни другая не считали его пока что взрослым.
— Пелагея? Она его боготворила. И насколько я понимаю женщин, вовсе не скинула его с того пьедестала, куда и посадила. Вайс только топчется рядом, негодуя, что место занято. Место, принадлежащее ему по праву мужа.
— Ты издеваешься? Несопоставимые величины — Паникин и Вайс.
— Дело же не в уровне социального статуса. Тут о любви речь!
— Как возможно не любить того, кто заметил эту козявку Пелагею, хотя бы за то, что она, благодаря своему Вайсу, взлетела на поистине космический уровень? Ты и сравнила! Какую-то былую юную шалость с тем, кого она приобрела потом!
— Карина, ты теперь завидуешь той, у кого когда-то отняла Ростислава? — и опять девушка засмеялась неприятным своим смехом, которым и сама, похоже, давилась.
— Я не ведаю такого чувства! Говоря так, ты заносишь меня в категорию неполноценных существ! Я ни у кого и никого не отнимала. Разве возможно отнять человека как вещь? То была наша взаимная ошибка. Пелагея с радостью приняла бы его обратно, да он сам не захотел вернуться к ней после меня. В сущности, зря. Они с Пелагеей стоили друг друга. А вот Вайс явно мужчина ей не по размеру ума и всего прочего.
— Ты так говоришь, будто Вайс тебе самой нравится…
— Мне? Он не может мне нравиться как мужчина просто потому, почему я тебе никогда не озвучу. Да и никому. А вот как человек, да! Он необыкновенный. Тут уж не возразит и Ростислав, возомнивший его своим врагом. Нужен Вайсу такой враг — дурак! Отшвырнул по случаю, как тот его задел, да и забыл о существовании какого-то Паникина. Пусть теперь кочевряжится там, где и оказался!
— Ты жестокая. И ты не справедливая, — Рита пристально смотрела при этом на самого Рудольфа. — Не думаю, что Ростислав, как ты выразилась, «кочевряжится». Он отлично вписался в новые условия своей жизни. Гармоничный человек, он всегда стремится только к внутренней и подлинной свободе, а не к борьбе за, всегда острые и ранящие с неизбежностью, пики вершин власти. Зачем ты сменила чудесное имя сына Радослав на какое-то металлически-рычащее Рудольф? — она поражала тем, что ей были открыты детские, давно прошлые тайны его жизни.
— Ему оно больше подходит, как и подтвердило его дальнейшее взросление, — мать входила в рамки привычного, но подчёркнуто безразличного спокойствия, что говорило о не затухшем внутреннем её клокотании. — Он настоящий рыцарь, а не какой-то всеобщий сладко-кондитерский радетель за всех, даже тех, кто не ведает никакой благодарности ни к кому. Сожрут и слова доброго не скажут. Он не будет повторять «славного пути» своего отца к бесславно-ничтожной и тяжёлой неимоверно жизни аграрного поселенца, какую ему предоставили в ГРОЗ за все его героические свершения и подвиги во имя человечества. Мой сын другой, к счастью, — громко продолжала мать, обращаясь к Рите лишь по видимости. Речь предназначалась сыну, — Я же тоже постаралась. Он скорее тиранозавр- рекс. Голова здоровая. А зубы, вот увидишь, ещё прорежутся. Он не будет таким травоядным как отец. А что? Ему пойдёт костюм космического воителя. Да и хандра его пройдет. Ну что, хочешь быть Меченосцем Космоса? — смеясь, спросила мать. — Рита имеет уже высокий уровень выслуги в структуре ГРОЗ — Галактической Разведки Объединённой Земли. Это тебе не то, что у тебя. Как в русской вашей песенке, тоже исторической: «Умный в горы не пойдет, умный горы обойдет». Так?
— Нет! — ответил он сердито, — не в горы, а в гору. В единственном числе!
— Да какая разница, — сказала Рита, стоя уже рядом. — Чего ты вторишь её громам и молниям не по существу? Пусть себе рычит, раз ей столь нравится роль пантер — ры! — Рита с насмешкой увеличила звук «ры». — Горы есть на всех планетах. Да и такие ли горы! Земные в сравнении с ними муравьиные холмики. — Она ловко, пока он препирался с матерью, уже залезла бесцеремонно, словно был он ребёнок, а она лезет в его детские каракули, изучала его рисунки в личном планшете, который он забыл рядом со старинным томом. И не успел ничего закрыть, думая продолжить, но отвлёкся по просьбе матери. «Пантера» столь же раскатисто засмеялась, — Я реально сорву с тебя твой новый скальп роковой брюнетки! — сказала она Рите.
— Когти отрасти для начала, а уж потом угрожай, деточка моя белокурая, — также засмеялась Рита. На этом их странные препирательства разом утихли. Странные до того, что он не мог их пока что упорядочить и понять, о чём они тут орали. Вернее, орала только мать, а Рита лишь нагло смеялась ей в пламенеющее лицо.
— Да ты и рисуешь как хорошо! — воскликнула Рита. — Но девушки из твоих фантазий мало похожи на тех, кто тебя окружают? Им не хватает крыльев, да? В символическом смысле, конечно. Вот эта особенно любопытная, — и она, весело щурясь, рассматривала рисунки, — глаза мечтательные, ротик бантиком, а грудь — ух ты! Вот я и узнала твои вкусовые пристрастия, — она засмеялась. — Не находишь свой идеал? — она обернулась к нему, мерцая серыми удлинёнными глазами,
