мрачен — применительно к морю переносное, а применительно к Байрону прямое. Ср. у Пастернака: «цепь упала змеей гремучею (переносное, хотя и стертое значение) в песок, гремучей (прямое значение) ржавчиной — в купаву». Или: «одна из южных мазанок была других южней», где слово южный при первом упоминании воспринимается в прямом значении, а при втором — в переносном. И еще сложнее: «что пожелтелый белый свет с тобой белей белил. И… станет… белей, чем бред…, чем белый бинт на лбу». В белей белил… белый бинт прилагательное имеет прямое значение; в белей, чем бред — переносное, несмотря на сравнительную степень; а в пожелтелый белый свет, который одновременно белей, чем белила и чем бред? Для подсчетов это создает дополнительные трудности.
Главная же трудность пока, как кажется, заключается в ином вопросе: как трактовать сравнения? У Державина ода «На взятие Измаила» начинается: «Везувий пламя изрыгает, Столп огненный во тьме стоит, Багрово зарево зияет, Дым черный клубом вверх летит; Краснеет понт, ревет гром ярый, Ударам вслед звучат удары; Дрожит земля, дождь искр течет; Клокочут реки рдяной лавы, — О Росс! таков твой образ славы, Что зрел под Измаилом свет!» В контексте этой картины извержения вулкана и пламя, и тьма, и зарево (и т. д.) употреблены в прямом смысле (лишь столп, дождь и реки, видимо, в метафорическом), но сама эта картина есть лишь сравнение при картине взятия Измаила. Причислять эти образы к тропам или нет? Видимо, здесь разделяются два подхода: литературоведческий и лингвистический. Для литературоведа критерий — отношение слова к действительности: если предмет Везувий не имеет места в описываемом «реальном мире произведения» (окрестностях Измаила), а упомянут лишь для прибавления выразительности, то его название — такой же троп, как, скажем, блеск славы, сравнение есть лишь развернутая метафора. Для лингвиста критерий — отношение слова к набору его зарегистрированных ходовых значений: если слово Везувий означает итальянский вулкан, то оно никакой не троп, а что оно попало в сравнение, лингвисту нет дела. Последствия такой разницы в подходах — очень важные: я сказал, что показатель тропеичности у Державина — 36 % (это с лингвистической точки зрения), а с литературоведческой точки зрения, считая метафоричными все слова в сравнениях, он взлетит до 63 %.
И это еще не самый трудный случай: Державин сам говорит, что перед нами сравнение: «О Росс! таков твой образ славы». А ведь поэт может этого и не сообщать. У Мандельштама стихотворение начинается: «Я слово позабыл, что я хотел сказать. Слепая ласточка в чертог теней вернется На крыльях срезанных с прозрачными играть. В беспамятстве ночная песнь поется. Не слышно птиц. Бессмертник не цветет…» и т. д. Где здесь описываемая картина действительности и где прибавления для выразительности? Один литературовед скажет: реальное описываемое событие здесь — «я слово позабыл, что я хотел сказать», а чертог теней и все, что в нем, — оттенение. Другой скажет: нет, здесь параллельно развертываются две картины, забытого слова и загробного мира, перетасовываясь, как на кубистической картине, и обе они равноправны. Что скажет лингвист, я не знаю. В нашем материале такую трудность создавало стихотворение Пастернака «Тоска» («Для этой книги на эпиграф Пустыни сипли…» и т. д.). Мы считали, что здесь перед нами две равноправных картины: с одной стороны, пустыни, джунгли, львы, тигры и т. д., с другой — книга с эпиграфом и со стихами, в которых качаться продолжает это зверье. Но обосновать такое решение мы затруднились бы; пожалуй, непосредственное ощущение было: слишком уж много места отведено для этих зверей, чтобы считать их лишь вспомогательным образом.
Пожалуй, пока это единственный критерий, который мы можем предложить: короткие сравнения (безглагольные) считать вспомогательными образами, наравне с метафорами и другими тропами, а длинные сравнения (со своими предикациями) считать самостоятельными картинами, наравне с образами основного текста. Пример из Тютчева, «Твой милый взор…» (тропы и приравненные к ним сравнения выделены курсивом): «Твой взор живет и будет жить во мне, Он нужен ей <душе>, как небо и дыханье [краткое сравнение]. Таков горé духов блаженных свет. Лишь в небесах сияет он, небесный; В ночи греха, на дне ужасной бездны, Сей чистый огнь, как пламень адский, жжет [пространное сравнение с вставленным в него кратким]». При нашем компромиссном подходе показатель тропеичности этого отрывка — 35 % (8 слов); если никакие сравнения не считать тропами, он упадет до 17 % (4 слова); если же все, даже пространные сравнения считать тропами, он взлетит до 83 % (19 слов). Вспомним, что было замечено о «Хаджи-Мурате»: если два кратких сравнения, встреченных в разобранном отрывке, приравнивать к тропам, то показатель его тропеичности — 2 %, если нет — то 0.
Можно надеяться, что если предложенный подход к измерению тропов («образности») в тексте найдет поддержку, то общими усилиями принципы таких подсчетов будут уточнены.
Работы М. Л. Гаспарова по стиховедению, не вошедшие в настоящее издание
Цель и путь советского стиховедения // Вопросы литературы. 1958. № 8. С. 208–213. Рецензия на кн.: Тимофеев Л. И. Очерки теории и истории русского стиха. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958. — 415 с.
О ритмике русского трехударного дольника // Симпозиум по структурному изучению знаковых систем: тезисы докладов. М.: Издательство АН СССР, 1962. С. 143–146.
Статистическое обследование русского трехударного дольника // Теория вероятностей и ее применения. 1963. Т. 8, № 1. С. 102–108.
Вольный хорей и вольный ямб Маяковского // Вопросы языкознания. 1965. № 3. С. 76–88.
* Античный триметр и русский ямб // Вопросы античной литературы и классической филологии / Отв. ред. М. Е. Грабарь-Пассек. М.: Наука, 1966. С. 393–410[666].
[Вступительная заметка к публикации]: Лапшина Н. В., Романович И. К., Ярхо Б. И. Из материалов «Метрического справочника к стихотворениям М. Ю. Лермонтова» // Вопросы языкознания. 1966. № 2. С. 125.
Рецензия на кн.: Kemball R. Alexander Blok: A Study in Rhythm and Metre. The Hague, 1965. — 539 p. (Slavistic Printings and Reprintings. XXXIII) // Вопросы языкознания. 1966. № 6. С. 137–139.
Акцентный стих раннего Маяковского // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 198. Тарту, 1967. С. 324–360. (Труды по знаковым системам, III).
Ямб и хорей советских поэтов и проблема эволюции русского стиха // Вопросы языкознания. 1967. № 3. С. 59–67.
Русский трехударный дольник XX в. // Теория стиха / Отв. ред. В. Е. Холшевников. Л.: Наука, 1968. С. 59–106.
Предисловие к публикации: Ярхо Б. И. Рифмованная проза русских интермедий и интерлюдий // Там же. С. 227–228.
Тактовик в русском стихосложении XX в. // Вопросы языкознания. 1968. № 5. С. 79–90.
Работы Б. И. Ярхо по теории литературы // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 236. Тарту, 1969. С. 504–514. (Труды по знаковым системам, IV).
* Статистическое обследование русского былинного стиха
