Понимая, что щекотливый разговор с Николасом неизбежен, я отправился к нему. Теперь у него была собственная контора; когда я вошел, он сидел за столом, погрузившись в чтение какого-то документа. Выглядел Овертон неважно: рыжие волосы спутаны, под глазами залегли темные круги, щеки ввалились, и от этого нос казался еще длиннее. Я рассказал ему о визите Филиппа.
– Он прав, я действительно вел себя как последний невежа, – пробормотал Николас, отложив бумагу. – Но у меня нет ни малейшего желания объясняться с Беатрис. Мы с ней не подходим друг другу. Хотел бы я знать: существует ли в этом мире женщина, которая мне подходит?
– Уверен, что существует. Просто ты пока еще не встретил ее.
– Знаете, я все время думаю о своих родителях. О том, как они лишили меня наследства всего лишь за отказ жениться на девушке, которую я не любил и которая не любила меня.
– Спору нет, они поступили жестоко. Но, Николас, с тех пор прошло три года.
– Все, что у меня есть, – это звание джентльмена, образование и манеры, – процедил он, поднимаясь из-за стола. – Однако джентльмен, у которого нет ни земли, ни денег, – это ходячее недоразумение, – грустно улыбнулся Овертон. – Так кто же я на самом деле?
– Прежде всего ты – хороший законник, – заявил я, положив руку ему на плечо. – И этого вполне достаточно, чтобы обеспечить достойную жизнь себе самому и своей будущей семье. Я понимаю, воспоминания не дают тебе покоя. Но пройдет время, они поблекнут и перестанут терзать тебе душу. Что же касается Беатрис, этот узел необходимо развязать, причем постараться сделать все как можно деликатнее.
– Спасибо за участие, – выдохнул Николас, сжимая мою руку.
– И сделай милость, приведи себя в божеский вид, – улыбнулся я. – Сегодня же побывай у цирюльника, подстригись и побрейся.
Филипп намеренно подстроил так, что Николас и Беатрис оказались за столом друг против друга. Во главе стола восседал хозяин дома, на противоположном конце – его супруга Этельреда. Мне досталось место между Беатрис и ее матушкой. Старая миссис Коулсвин и Эдвард Кензи расположились напротив меня.
Ужин начался спокойно, все разговоры вертелись вокруг угощения, вызвавшего бесчисленные похвалы в адрес хозяйки. Беатрис и Николас хранили молчание, девушка воздерживалась от каких-либо вопросов. Наконец Ник проронил:
– Я весьма сожалею, что не смог ответить на ваше письмо, Беатрис. Увы, этому препятствовало множество обстоятельств.
– Но прошло уже больше месяца с тех пор, как вы вернулись в Лондон!
– Я весьма сожалею, – повторил Овертон.
Старая Маргарет Коулсвин, в глухом черном платье и старомодном чепце, разумеется, не имела ни малейшего понятия о том, с какой целью был устроен этот званый ужин. Повернувшись к Беатрис, она изрекла:
– Вам не следует упрекать мастера Николаса, дитя мое. Страшно подумать, какие ужасы он пережил, оказавшись в плену у бунтовщиков, этих мерзких безбожников. Посмотрите: бедняга буквально превратился в собственную тень.
Беатрис сочла за благо промолчать.
Мысленно я отметил, что, несмотря на разницу в общественном положении, старая миссис Коулсвин удивительно напоминает тетку Скамблера. Будучи в Норидже, я отказался от каких-либо попыток отыскать эту пожилую даму и рассказать о печальной участи, постигшей ее племянника. Вне всякого сомнения, она заявила бы, что негодник, дерзнувший показать голую задницу королевскому посланнику, получил по заслугам. Стоило мне вспомнить о Саймоне, как я ощутил, что не в состоянии держать язык за зубами.
– Норфолкские повстанцы вовсе не были безбожниками, – заявил я. – В лагере постоянно проходили богослужения.
Старуха обожгла меня негодующим взглядом:
– Эти службы не были угодны Господу, ибо бунтовщики нарушили завет нашего Спасителя, который гласит: «Кесарю кесарево, а Богу Богово». Неужели вы заступаетесь за предателей и изменников, мастер Шардлейк?
Бросив на меня предостерегающий взгляд, Эдвард Кензи наклонился к своей соседке. И поинтересовался:
– Вам известно, сколько слов содержится в Священном Писании, любезная миссис Коулсвин?
– Неужели кто-то их подсчитал? – спросила озадаченная старуха.
– Представьте себе, да. Так вот, в Библии более семисот восьмидесяти тысяч слов, и многие фразы противоречат друг другу, или же смысл их так туманен, что нуждается в богословском толковании. К несчастью, в наше время у людей вошло в обыкновение выдергивать из Священного Писания лишь те утверждения, которые служат их целям.
– Почтенный мастер Кальвин – великий богослов, – прошамкала старуха. – И он утверждает, что, согласно христианскому учению, бедных следует держать в жесткой узде.
– Ах, мастер Кальвин, – вздохнул Кензи. – В последнее время он обрел громкую славу.
– Уж конечно, он знает Библию лучше, чем ваши паписты, – заявила миссис Коулсвин.
– Матушка, довольно спорить, – остановил ее Филипп. – Давайте вкушать хлеб наш насущный в мире и согласии.
Старуха недовольно поджала губы и склонилась над тарелкой, бормоча себе под нос, что еретиков напрасно перестали сжигать на кострах.
– Ходят слухи, что младший сын графа Уорика, Роберт Дадли, намерен вступить в брак с одной из благородных норфолкских девиц, мисс Эми Робсарт, – прощебетала Лаура Кензи, решившая направить разговор в русло светских сплетен. – После того как его отец разгромил бунтовщиков, Роберт познакомился с этой особой в имении ее родителей.
– Тому, кто женится в юные годы, впоследствии приходится об этом горько пожалеть, – проворчал ее супруг.
– Но мы с тобой поженились, когда были совсем молоды!
– Наш брак – это редкое исключение, дорогая, – с непроницаемым лицом изрек Эдвард. – Вам известно, мастер Шардлейк, что у сэра Ричарда Саутвелла сейчас неприятности? – повернулся он ко мне.
– Нет, неизвестно. Все, что я знаю: после низложения протектора Сомерсета он стал членом Тайного совета.
– Представьте, ныне его обвиняют в том, что он передал весьма значительную сумму – пятьсот фунтов, если не ошибаюсь, – главарям бунтовщиков. Вы ничего об этом не слышали, когда находились в норфолкском лагере?
– Ровным счетом ничего, – соврал я, чувствуя, что сердце мое бьется где-то в горле.
Итак, леди Елизавета все-таки передала факты, свидетельствующие о преступлениях Саутвелла, Уильяму Сесилу, и он дал им ход.
– А как обстоят дела у того норфолкского дворянина, которого обвинили в убийстве жены? – осведомился Филипп. – Насколько я помню, вам с Николасом удалось доказать его невиновность.
– Да, и в конце сентября король дал согласие его помиловать.
– По крайней мере, ваша поездка в Норидж принесла благой результат, – проронила Беатрис, пристально глядя на Николаса.
– Надеюсь, вы правы, – ответил он и вновь погрузился в молчание.
