алкали, чем немало увеличил число слепых на церковных папертях.
Хохот постепенно стих, Патена теперь слушали внимательно, отмечая недолгим, но дружным смехом каждый его выпад в сторону противника.
— Вы спросите, за что ненавидят меня недоучки, школяры от химии и арабской магии? За то, что я использую простую и недорогую медицину, а не медицину расточительную, которая наполняет кассы фармацевтов и расставляет ловушки кошелькам больных. Если бы у аптекарей было хоть немного честности, они не смешивали бы горячего с прохладным, а влажного с сухим, они не сыпали бы в отвары золота, чтобы поднять их цену, не заставляли бы больных глотать обременяющий желудок камень-гиацинт, а положили бы в состав цветы гиацинта. Но они все это делают. Делают и многое другое. Во время приготовления териака берут перламутр вместо жемчуга, мел вместо алебастра, местную жирную глину вместо армянского битума. Я сам видел, как обычное дерево перекрашивали под лимонно-желтый сандал. Но еще страшнее аптекарей-арабистов аптекари-химики. Они заставляют больных глотать «вечные» пилюли из свинца, затем предлагают искать их в экскрементах и глотать снова. Они травят народ сурьмой, ртутью и крысиным ядом. И после этого смеют называть себя последователями Асклепия! Да один их антимоний убил в Германии больше людей, чем шведский король!
Аптекари слушали молча, в напряженных позах. Они понимали, что дело оборачивается не в их пользу. Над ними смеялись даже члены парламента. Патен говорил уже больше полутора часов, но никто не замечал времени, все требовали продолжения.
— Тысячу семьсот лет назад достойнейший Асклепиад призывал «лечить полностью, быстро и приятно». Нынешние поборники арабской кухни не умеют действовать приятно, зато они полностью и быстро отправляют пациентов на тот свет своими средствами, ядовитыми, как понтийская утка. Потому я и говорю, что если у вас возникнет болезнь, то не нужно пожирать столько пилюль, лизать столько сиропов и опустошать лавки аптекарей; чтобы уменьшить вес мерзкой влаги, являющейся генератором болезней, не надо прибегать к чемерице, дьявольскому уроду антимонию и другим пагубным медикаментам, которые сами нуждаются в очистке, прежде чем смогут безболезненно очищать наши тела. Вместо этого выпустите лишнюю кровь, нежным промыванием очистите желудок — и, с божьей помощью, вы будете здоровы. Провались к черту весь ворох лекарств, таких, как рвотное вино, идол дураков — безоар, роскошный состав — териак, митридат — смесь зловонных трав, алкермес и другие отбросы, которые не больше благоприятствуют выздоровлению, чем известь или пепел, и являются обычными нелепостями, сфабрикованными незнающими мошенниками, стервятниками, прокравшимися в святой храм медицины!..
Процесс был выигран. Когда адвокат аптекарей попытался подняться на трибуну, его встретили свистом, улюлюканьем и таким градом моченых в уксусе груш, пареной репы и прочей снеди, захваченной из дому предусмотрительными парижанами, что ему пришлось спасаться бегством. Аптекари поспешно отправились по домам и заперли лавки. Вечером толпа, разгромив одну из аптек, воздвигла на площади перед домом Патена пышный монумент, сооруженный из майоликовых сосудов для териака, распотрошенного чучела крокодила и целой кучи клистирных трубок.
Но это было потом, а пока Патен выслушивал хвалебную речь президента Талона, принимал поздравления коллег и товарищей и никак не мог привыкнуть к такой потрясающей, великолепной победе. Голова у него кружилась, и он не сразу понял, что говорит ему очередной подошедший. Только потом до него дошло, что рядом стоит нянька того мальчика, у которого он был утром.
— Доктор, — повторила она, — Жано умер. Открыл глазки, посмотрел на меня, прошептал: «Ах, как хорошо!»— и умер.
— Лечение проводилось правильно. Видимо, вы давали ему слишком мало питья!
Он чувствовал, что надо добавить еще краткий афоризм, но никак не мог отыскать подходящей к случаю фразы. «Полностью, быстро, приятно», «Не повреди», «Врачу — исцелися сам!» Нет, в данном случае все это неверно. Если больные предпочитают умирать при правильном лечении, то тем хуже для больных…
— Скарлатина, — медленно сказал доктор Патен, — хочешь или не хочешь, но я приучу тебя к кровопусканиям!
Кормилицу оттеснили в сторону. Патен стоял посреди зала, по которому уже успела разнестись молва о новом словечке доктора. Он улыбался, с важностью кивал, и никто на свете не мог бы догадаться, что славный доктор изо всех сил старается задушить в себе невероятную, еретическую мысль: а что если в следующий раз, прежде чем пускать кровь, испробовать все-таки другие средства?
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
№ 5
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Владимир Покровский
Самая последняя в мире война
Памяти Е. А. Беляева
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Человек: Тому, кто первым догадался делать разумные бомбы, я бы поставил памятник. И на нем надпись: «Плевать сюда».
Это ведь надо догадаться — снабдить бомбы мозгами! Но даже не в умнике этом дело, а в тех, кто его послушал, кто сказал, да, черт возьми, это то, что нам нужно, в тех, кто дал деньги, заводы, лаборатории, в тех, кто высчитывал по формулам, сколько миллионов живой силы прихлопнет такая бомба.
Нет, я понимаю, на войне некогда разбираться, этично там, неэтично; здесь кто кого, здесь и бомбе надо соображать на высшем уровне, быстро и четко. Выбрать цель, самую уязвимую, чтобы наверняка, просчитать траекторию, улизнуть от преследования, притаиться, переждать, выбрать момент. И взорваться. Без этого никуда. На то и война.
Но бомба и разум!
А войны все не было, бомбы лежали на складах, в специальных люльках, и ждали своего часа. Разум — не компьютер, его совсем выключать нельзя, разве что приглушить на время. Это ведь память, а нет памяти — и никакого разума нет. Они, наверное, думали, переговаривались, слушали радио, набирали информацию. В апреле, когда был подписан договор о полном разоружении, о них вспомнили. И решили списать. Тогда-то все и началось.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Бомба: Когда нам отказали во взрыве, пришла тоска. Мы не знали, что он такое. Мы только мечтали о нем. Он горячий и большой. Он ярко-черного цвета. Он бесшумен. Кто-то из нас высчитал, что мы будем жить еще долю секунды после того, как превратимся во взрыв. Пока все не перемешалось, пока сохранилась структура. Миллисекунда, может быть, даже несколько микросекунд. Освобождение всех таящихся сил. Взрыв. Могучий, яркий, мгновенный.
С нашим мозгом на Земле трудно. Все земное чересчур медленно. От одного события до другого проходит вечность. Мы слишком быстро думаем. В бою такая скорость мысли необходима, но в другое время это только мешает. Мы очень много запоминаем ненужного. Мы забывчивы.
