Ознакомительная версия. Доступно 55 страниц из 273
– Сам пришел к ребятам, Георгий Николаевич. Плохо мое дело, скажи прямо?
– Не знаю, хирург должен смотреть.
– Да чего там смотреть? В живот! Я таких насмотрелся. Пить хочу страшно, дайте воды!
– Воду нельзя, – Горчаков сходил, намочил кусок простыни водой и приложил к губам жизнелюбивого полковника, но тот потерял сознание.
Богданов осмотрел, замер, хмуро уставившись на две маленькие дырочки на белом волосатом животе Кошкина, и покачал головой:
– Был бы он один, можно было попробовать, а так я пятерых с того света вытащу, а его… – он с сомнением смотрел на могучее тело, лежащее без сознания. – Его уже вряд ли. Красивый мужик! Обезболь его, Георгий Николаевич, мучиться будет дня два-три.
Кошкина занесли на кушетку в кабинет Богданова, дышал он более-менее ровно, Горчаков перевязал, вколол укол и пошел к другим раненым. В голове все сместилось, он не понимал, утро теперь или уже вечер. Приезжали опера со стукачами, ходили среди раненых по темному коридору, искали кого-то, светили фонариками в лица. Другие, явно столичные офицеры, с пухлыми папками, пересчитывали и переписывали раненых. Потом пришли гражданские, из прокуратуры, и еще раз пересчитали. От них пахло водкой. Почему они все такие толстомордые и глупоглазые, – Горчаков перевязывал тощее бедро бледного от потери крови старика.
Вечером он выключился часа на три. Прямо на полу возле кушетки с Кошкиным. Из операционной пришел Богданов. Лица не было от усталости. Уронил стул и разбудил Горчакова. Они поужинали и опять уснули на матрасах на полу. Когда Горчаков проснулся, Богданова не было, а Кошкин не спал. Стонал тихо, не стонал даже, но кряхтел и скрипел зубами. Горчаков вколол хорошую дозу морфия, и вскоре полковнику стало получше. Он уже сильно ослабел, но улыбнулся:
– А что, Георгий Николаевич, много у тебя этой дряни? Хорошо от нее! Я бы и водки сейчас дернул! Нет, не хочу водки, и есть не хочу, тошнит! – он поморщился, вздохнул. – Они меня еще и били! Что за шавки, я весь в кровище, а они прикладами в кровавый живот… И это русские солдаты, я воевал с ними! Берег их… Я и в лагерь-то попал, потому что берег… Как людей в зверьков превращают?
Он опять надолго замолчал. Потом спросил спокойно:
– Что Богданов сказал?
Горчаков стал соображать, как ответить, но Кошкин заговорил сам:
– Не придумывай, Георгий Николаевич, на тебя непохоже… Если Богданов не стал резать, значит, отлетался я, – он произнес это твердо, но в глазах оставался вопрос.
– Сказал – два-три дня. Я буду тебя колоть, Василий Степанович.
– Спасибо тебе, Георгий Николаевич… – он сильно сморщился, осторожно потрогал себя за поясницу. – Хорошие там были ребята!
Горчаков смертельно хотел спать, клевал носом. Полковник, наоборот, был лихорадочно бодрый, строго блестел глазами:
– Хорошие ребята! Настоящие люди! Ни одного стукача не тронули. Судили и отпускали за зону! К этим шавкам. Давно я не видел такого человеческого духа! Встали люди за свое человеческое достоинство. Все понимали, что от этой своры ничего хорошего не дождешься. А все равно встали против мерзкой власти! Хохлы, евреи, поляки, прибалты, русские… Против жалкой, паскудной власти человека над человеком! Люди это могут! – он опять замолчал, потом произнес негромко и твердо: – За такое помирать не страшно!
– Давай-ка я тебе бинты поменяю, Василий Степаныч…
– Не надо, я прилежался… тепло и сыро… – Кошкин улыбнулся через силу сухими губами. – Ты запомни, Георгий Николаич, если останешься жить, запомни – там, за колючкой, восстали благородные люди! Ты думаешь, мы не могли смести эту шваль сталинскую?! Только в Горлаге двадцать тысяч человек было. Половина – умелые, настоящие вояки! Снесли бы этот Норильск к гребаной матери! Мы людьми хотели остаться! Показать этим псам, что можно быть людьми! Без подлости можно жить! Они крепко пересрали! Мести ждали, думали, покрошим их в капусту! Два полка сосунков в красных погонах пригнали. Бронетранспортеры. Два месяца силы против нас копили и все равно боялись! Псы не могут по-другому! Безоружных стреляли! Ни царапины у них!
– Ты как такие раны получил? В упор?
– В упор! Я же везучий, меня даже щепками не зацепило! Когда палить перестали, я раненого потащил из барака, а тут мальчонка глупенький со страху, видно, и засадил с трех метров. Натаскали их, как щенков, они же предателей Родины уничтожали! Ничего, отвезут меня с биркой на ноге под Шмидтиху[161]. Там много достойных людей.
– Оставь адрес, напишу жене…
– Уже попросил, напишут. Уколи еще разок, что-то тошно, башка мутная! Повезло мне, что ты рядом, Георгий Николаевич. Лежал бы сейчас один, а ты свой человек… очень я тебе рад.
Горчаков стал набирать шприц. Вошел Богданов, намыливал руки, глядя на Кошкина.
– Что, Вася, хреново?
Кошкин молчал долго.
– Ничего, Виталий Григорьевич, все хорошо… Я на фронте сто раз мог загнуться, а пришлось здесь. Здесь тоже за Родину. Как было, уже не будет, ребята, кровь человеческая просто так не льется! Не надо ее жалеть!
Полковник пристально и очень серьезно смотрел перед собой.
– Я смерти давно не боюсь. Смерть придумал тот же, кто и жизнь. Он ничего плохо не делает!
Горчаков сделал укол, полковник Кошкин затих и вскоре заснул.
– Дайте папиросу, Георгий Николаевич… – Богданов стоял над Кошкиным, думая о чем-то.
Закурили. Горчаков прикрыл дверь в коридор, откуда доносились стоны, скрип раскладушек и бормотания.
– Я про вашу Асю… Тут еще на неделю работы. Потом можно бы отправить вас на аптекобазу в Ермаково, недели на две. Ей когда рожать?
– Да вот, в первую неделю августа. Не надо бы им сюда…
– Почему? – удивился Богданов.
– Кто знает, что тут будет? Могут и режим ужесточить…
– Что же вы, на амнистию совсем не надеетесь?
Горчаков поморщился в досаде:
– В Ермаково была блажь, думали об этом с Асей… – он затянулся папиросой, молчал, потом поднял хмурый взгляд на Богданова. – Ничего ведь не поменялось, Виталий Григорьевич, какая разница, какая фамилия будет там, наверху? Сталин, Берия, Молотов… Людей уже превратили в бессовестных и бездушных собак… Сначала офицеры приказали расстрелять безоружных, а теперь ходят ищут среди раненых и потом пытают этих раненых. И ни у одного офицера не хватило мужества отказаться выполнять приказ! На их месте стреляться надо, а они продолжают… Вы знаете, что они добивают некоторых раненых? Я утром в морге видел одного, вы его оперировали…
– Наше дело – оперировать, Георгий Николаевич, – Богданов погасил свою папиросу. – Что вы с женой думаете?
– Надо ее в Москву отправить с этой навигацией, – Горчаков тер колючий седой подбородок. – В Ермаково я не решился настаивать, а теперь с ними не поговоришь. Не знаю, родила она, нет?
Ознакомительная версия. Доступно 55 страниц из 273
