– Ὦ δρομάδε ς ἐμαὶ κύνες, θηρώμεθ᾽ ἀνδρῶν τῶνδ᾽ ὕπ᾽.
Это бессмысленно. Я прижимаюсь губами к ее уху:
И тут кто-то тянет меня за руку. Это Нана, она бросает девушке короткую фразу по-гречески. Та исчезает с кошачьим проворством, унося с собой свой безумный смех.
– До чего тебя довели… – Говорит Нана, запустив руку в мои взмокшие волосы.
Если б ты знала, детка, какие руины от меня остались. Редко мне случалось видеть столько сострадания в глазах женщины.
– Брось, не парься.
Музыка стихла. Воздух неподвижен. Она берет мою голову в ладони, но не приближает свои губы к моим. Я тоже. Мы как две окаменелости. Впору развести огонь.
– Я отвезу тебя, – говорит она.
Светлые волосы на подушке
Это путешествие в прошлое. Путешествие на двух колесах к моим двадцати годам. Когда я открывал новую спальню, новый запах, новое тело, новое содрогание. Я проникну в тайну этой квартиры. Как выглядят другие комнаты, ее кровать? Что лежит на ночном столике? Какие книги, какие вещи? Пас, я думаю о Пас. Я не хочу предавать Пас, я хочу, чтобы ты поняла, Пас, я заново начинаю жить, так надо, для меня, для нашего сына. Я хочу попробовать отдаться на ее волю, она как врач, эта девушка, ей под силу убить болезнь и поставить меня на ноги. Друг, если тебе так больше нравится. Девушка-друг. Если что-то произойдет, что ж, значит, произойдет. Произойдет, или я тоже умру. Лучше маленькая смерть, та, что делает живее, как ты думаешь? Алкоголь гудит в ушах, а звезды уже не точки – линии, как будто я перешел на сублиминальную скорость, сказал бы мой сын, цитируя «Звездные войны». Я вцепляюсь в «Веспу». Хочу заставить замолчать темную сторону.
Мы у меня. На моей кровати. Не на ее. Мне и так пришлось пустить в ход все мыслимые сокровища фантазии, чтобы уговорить ее остаться. Подействовала моя искренность. Я ничего не просчитываю. Не манипулирую. Я просто не могу оставаться один, вот и все. Хочу чувствовать ее тело рядом с моим. Хочу выспаться на ее волосах. Положить голову ей на живот. Я не хочу, чтобы она уходила туда, за стену, откуда доносятся вздохи, стоны, крики, а мне – ничего. Если есть этот жар, то только вместе. Смогу ли я? Я не знаю, как себя вести, чтобы больше не держать дистанцию, как себя вести, чтобы жесты не показались смешными. Я только сказал ей:
– Не разыгрывай со мной Золушку, пожалуйста.
– Золушку?
– Золушка, Синдерелла… Я не знаю, как вы называете ее в Греции. Та девушка, что убегает с бала.
– Σταχτοπούτα.
– Stachtopuota?
– Ты знаешь, что это изначально греческая сказка?
– Нет.
Кажется, мы поменялись ролями. И теперь мне будут давать уроки. Я лежу, полностью одетый. Смотрю на нее. Она по-прежнему сидит, закинув ногу на ногу, босиком.
– Мне ее рассказывала няня, когда я была маленькой.
– Мне тоже нужна няня, расскажи мне…
– Чтобы помочь тебе уснуть? – Она улыбается. – Ее звали Родопис, «Глаза розы». Это была красавица гречанка, которую продали в рабство в Египте, чтобы сделать гетерой. Однажды, когда она купалась, сокол украл ее сандалию. Он донес ее в клюве до Мемфиса, где находился двор, и уронил в складки одеяния фараона, вершившего суд. Взволнованный размером упавшего с неба башмачка, государь поклялся отыскать ножку, которой он принадлежал.
– У тебя тоже красивые ноги. Ноги статуи.
Я кладу руку на одну из них. Тонкую, с высоким подъемом.
– Пора спать, – говорит она.
Гасит свет. Я слышу шорох ткани, падающей на паркет. Представляю себе ее. Мне наконец-то хорошо. Я засыпаю, а проснувшись, слышу ее дыхание.
Хочется пить, я бесшумно встаю. Полная луна рассеяла дымку, и я вижу в открытое окно звезды, а на кровати – тело Наны. Она лежит на спине. Простыни спокойным морем клубятся вокруг нее. Она не голая. На ней остались трусики, белые, и короткая маечка – тоже белая, с узкими бретельками. Откуда это ощущение, что она не спит и смотрит, как я смотрю на нее (а я не лишаю себя этого удовольствия), быть может, посмеиваясь надо мной? Правая нога вытянута, подошва левой упирается в икру правой, как пуант. Лежащая танцовщица.
Я стараюсь двигаться как можно тише. Достаю из холодильника бутылку воды. Белесый свет заливает могильно-черный пол кухни. Возвращаюсь и снова смотрю на нее. Медленно вздымается грудь. Я рассматриваю рисунок бедер, текстуру кожи, под луной кажущейся слоновой костью, пупок, едва намеченный. Сажусь на край кровати. Не спеша пью. Вода мне на пользу, напряжение спадает. Выпив всю бутылку, я ложусь рядом с ней. Вдыхаю запах ее волос. Она не шевелится. Может быть, ей нужно время. Я думаю о том, что будет, когда она проснется. Страшусь этого момента. Что мы друг другу скажем? Как спалось? Хорошая была ночь? Почему ты увела меня от леопардовой девушки, которая велела мне быть мужчиной и вставить и говорила, что твой отец давит, вставит, не помню, что она несла, что я расслышал. Для кого ты бережешь твои вздохи, твое наслаждение?
