Босх и XX век
Иероним Босх – художник, вновь открытый XX веком. Пожалуй, как никому другому из средневековых художников, Босху удалось сотворить наиболее точную визуализацию непреходящих человеческих фантазмов и страхов, запретных желаний и грёз. Чуткий зритель всматривается в картины Босха как в зеркало, конкретизирующее и детализирующее внутренний мир реципиента, а въедливый исследователь видит в них отражение не только средневековой, но и своей эпохи, особенно если последняя неблагополучна. Такой неблагополучной эпохой стало начало XX века, когда Первая мировая война воплотила в жизнь ужасы и кошмары, свойственные человеку во все времена. Тёмное и потаённое в человеке раскрывалось с приходом бедствий, а теоретическому осмыслению происходящего послужило учение Зигмунда Фрейда. С интересом к концепции Фрейда (к бессознательному, к скрытому, к снам) у художников новой формации, – сюрреалистов, – неизбежно возникает интерес и к наследию Босха, будто проиллюстрировавшего психоаналитические схемы задолго до их появления. Художники-сюрреалисты увидели в странных и загадочных, страшных и завораживающих, аналогичных образах Иеронима Босха своего предтечу. В 1936 году на крупнейшей выставке дада и сюрреализма в Музее современного искусства в Нью-Йорке картины Босха, расположенные в первой зале, открывали экспозицию, предваряя работы Сальвадора Дали, Рене Магритта и других участников, – так Босх получил прозвище «отца сюрреалистов», за ним закрепился популярный и поныне статус диковинного сюрреалиста XV века.
Вслед за сюрреалистами последующие почитатели, интерпретаторы и комментаторы творчества Босха сложили целую традицию экстраполяции своих собственных интуиций, идей и воззрений на его многогранную и сложную живопись. Например, в эпоху сексуальной революции 1960-х Босха воспринимали как знатока тела и секса, раскрепостившего либидо строгой культуры Средневековья, ограничивающей и контролировавшей телесные практики постом, надзором, аскезой. Кого-то подобные истолкования восхищали, но также появлялись и работы, уличавшие и порицавшие художника в эротомании, распутстве, гомосексуальности, извращённости73. На волне популярности психоделических наркотиков фигура Босха обретает новое амплуа – знатока альтернативной реальности, вкушавшего дух спорыньи, отравления коей были весьма распространены в Средневековье, и это якобы отразилось в фигуре святого Антония, защитника от эрготизма. Собственно, картина «Искушения Святого Антония» должна была доказать наркотический опыт самого Босха74. Сторонники и поклонники теории заговора видели в Босхе мага75, алхимика76, еретика, катара77, адамита и даже содомита78. Одним словом, желанная теория, выбранная исследователем, применялась к анализу картин, давая заведомо сенсационный результат.
По-настоящему значимый прорыв в понимании и осмыслении наследия Босха произошёл благодаря идее сравнительного анализа деталей его картин и нидерландского фольклора. Оказалось, что его живопись развивалась в тесном взаимодействии с устным, народным творчеством, преданиями, а также книжной, интеллектуальной культурой эпохи79. На сегодняшний день анализ работ Босха, сосредоточенный главным образом на частностях, деталях и фрагментах, нежели на грандиозных обобщениях и спекуляциях, в основном связан с деятельностью Центра Иеронима Босха, находящегося в родном городе художника – Хертогенбосе.
Искусство XX века предоставляет достаточно аллюзий на творчество Босха, образной системой которого вдохновлялись Сальвадор Дали, Виктор Браунер, Макс Эрнст и современные сюрреалисты, такие как Эрик Тор Сандберг. Эта образная система питает и кинематограф в предельно разных его проявлениях: Йос Стеллинг в своих ранних фильмах представляет Средневековье посредством босхианской оптики взгляда, Алексей Герман в кинокартине «Трудно быть богом», напротив, рисует будущее, задействуя кропотливо и точно воссозданные образы Босха и Средневековья, а Золтан Фабри в фильме «Пятая печать» строит аналогии между босхианскими сюжетами и поведением людей в период салашистского режима в Венгрии во время Второй мировой войны.
«Апокалипсис» – одна из первых идей, приходящих на ум созерцателя грандиозных триптихов Босха. Безусловно, нидерландский художник, как человек Средневековья, не мог не воспринять эсхатологическое мировидение эпохи, непосредственно влиявшее на создаваемые им образы. Нет единого и универсального «ключа» к пониманию картин Босха, содержащих множество смысловых кодов, но одним из важнейших элементов является Откровение и апокалиптическое восприятие мира.
Мир Иеронима Босха
Двадцать картин и десять рисунков – примерно столько работ действительно создано неким художником, мы не знаем точно, когда родившимся (примерно в 1450 г.) и умершем в 1516 году, по имени Иеронимус Босх. В архивах города, расположенного в северном Брабанте (Нидерланды), Хертогенбоса хранятся документы, упоминавшие Иеронима или Йона ван Акена (Jheronimus van Aken), переименовавшегося в Иеронима Босха. Итак, Иероним происходил из семьи художников, дом-мастерская которых был расположен в центре города на юго-западной части рыночной площади в тени кафедрального собора Св. Иоанна. Отец – Антоний ван Акен (фамилия Акен свидетельствует, что семья, до переезда в Хертогенбос, происходила родом из германского города Аахена) был художником со своей семейной мастерской, родовым делом, традиционным для устройства средневекового общества фамильных рабочих гильдий. В мастерской над заказами также трудились три его сына – Гооссен (1444–1498 гг.), Иероним (примерно 1450–1516 гг.) и Ян (1448–1499 гг.), а также кузены – Йохане (1470–1537 гг.) и Антонио (1478–1516 гг.), продолжившие дело после смерти отца.
Мать – Алейд ван дер Муннен (Aleid van der Mynnen) – была родом из небогатой семьи. В детстве Иероним наверняка посещал мастерскую кузенов Хоернкен (Hoernken) по материнской линии, где отливались грандиозные церковные колокола. Его дедушка Ян родился то ли в Аахене, то ли в Неймегене, где в последствии жил, получая художественные навыки вместе с двумя другими братьями – Хубертом и Петром (Hubert, Peter)80.
Любопытно бытующее мнение, что имена Яна и Губерта относятся к братьям ван Эйкам, происходившим из Маасейка, существует даже «родословная», в которой ван Акены и ван Эйки были кузенами![15] В любом случае современные исследователи с большим энтузиазмом расследуют связи и пересечения родовых линий представителей художественных мастерских региона нижнего Рейна 1350–1450 годов – именно в этих землях работали братья Майвайль, ван Лимбурги, ван Эйки и семья ван Акенов. Так или иначе пути, которыми проходили семьи художников, вели в городской центр искусства того времени – Неймеген.
