Изменение климата часто представляется как простой, линейный процесс проявления причинно-следственной связи: увеличение потребления энергии приводит к увеличению концентрации двуокиси углерода в атмосфере. Это вызывает рост температуры вблизи поверхности Земли, а он имеет катастрофические последствия для окружающей среды. Но, как я понял из бесед с Джоном Хаугхтоном, имеется несколько возможных исходов на каждом этапе причинно-следственной зависимости, и предсказать каждый можно с довольно большой погрешностью.
Моделирование такой сложной системы, как атмосфера и климат Земли, основанное на предположениях о еще более сложных системах человеческой деятельности, неизбежно порождает высокую степень неопределенности. Еще труднее оценить конечное влияние изменения климата на окружающую среду, человеческую жизнь и экономику. IPCC называет это «каскадом неопределенности»; мы не знаем в точности, как изменится климат или какими окажутся последствия изменения [107].
Это не оправдывает бездействия: неопределенность не равна неведению. Трудно узнать, каким будет мир через 100 лет, но мы можем дать оценки, осознать неопределенность и действовать соответствующе. Мы продолжаем улучшать понимание и снижать неопределенность. Карл Поппер недаром описал науку как находящуюся в переходном состоянии [108]. В этом состоит центральный принцип: все открытия могут и должны подвергаться сомнению. Наши знания о связях между человеческой деятельностью, состоянием атмосферы и окружающей среды должны постоянно оспариваться и подвергаться критике.
Научные аргументы в поддержку антропогенных причин изменения климата весьма убедительны. Еще 15 лет тому назад представление об изменении климата выглядело как идея, требующая серьезного научного обсуждения. Вот почему 19 мая 1997 г. я выступил с официальным заявлением, что BP собирается предпринять действия, направленные на борьбу с изменением климата [109]. Стоя под ослепительными лучами калифорнийского солнца в Амфитеатре Фроста в Стэнфордском университете, я объяснял: для BP настало время «перейти от анализа к поиску решений и действиям» [110]. В тот день мы нарушили единство рядов в нефтяной индустрии.
Следующие десять лет вопрос об изменении климата становился все более актуальным. Несколько ведущих мировых политиков стремились поставить его на повестку дня всего человечества. Президент США Билл Клинтон и вице-президент Эл Гор прокладывали путь к Киотскому протоколу – первому и пока единственному международному соглашению по ограничению выбросов в атмосферу парниковых газов. Протокол – важное начинание, но он страдает рядом фатальных недостатков. Прежде всего, он не касался развивающихся стран, включая Китай и Индию, и никогда не был ратифицирован США и Австралией. Но Гор продолжил борьбу и был удостоен Нобелевской премии за «усилия по получению и распространению более глубоких знаний о влиянии человека на изменение климата», которые нашли наиболее яркое воплощение в документальном фильме «Неудобная правда» [111].
В Калифорнии губернатор штата Арнольд Шварценеггер возглавил одну из самых амбициозных в мире программ по противодействию изменению климата. В 2006 г. мне довелось встретиться с ним в Сакраменто. Он хотел узнать мое мнение о законопроекте, направленном на снижение выбросов парниковых газов в штате на 25 % от уровня 1990 г. к 2020 г. и на 80 % – к 2050 г. Хотя цели были амбициозны, Шварценеггер демонстрировал: на изменение климата правительство штата отвечает конкретными действиями, а не пустыми дискуссиями в формате ток-шоу.
В Великобритании Тони Блэр выбрал изменение климата главной темой саммита G8, происходившего в 2005 г. в шотландском Глениглсе. Я уверен, что это наивысшее проявление политического интереса к изменению климата на международном уровне. Блэр убеждал руководителей восьми крупнейших экономик мира в наличии серьезных рисков того, что изменения климата отразятся на нашем общем будущем, но ему не удалось достичь соглашения, на основе которого могли бы быть предприняты реальные действия. Несмотря на озабоченность общественности и решимость мировых лидеров, никаких практических усилий в глобальном масштабе не сделано. Все снова свелось к привычной политической риторике.
Провал международных инициатив
С тех пор шансы заключить эффективное соглашение по изменению климата снижались с каждым прошедшим годом и с каждой очередной Конференцией ООН по проблемам климата. Очередная такая конференция, 22-я по счету, состоялась в декабре 2011 г. в Дурбане (ЮАР). Хотя было дано немало обещаний работать в ближайшие годы над достижением юридически обязывающего соглашения, никаких реальных результатов не достигнуто [112]. Главы государств больше озабочены разрастанием кризиса в зоне евро. И вновь вопрос о противодействии изменению климата отложен в долгий ящик.
Так почему же человечество, столкнувшись с серьезнейшей проблемой, угрожающей его существованию, не смогло договориться, как ее решить?
Я думаю, что многое объясняется особенностями поведения человека, столкнувшегося с угрозой, которая выглядит неясной и отдаленной. Выдающийся британский социолог Энтони Гидденс пишет: мы не предпринимаем действий против изменения климата, поскольку сопряженные с ним опасности не слишком заметны в повседневной жизни [113].
Избиратели не очень хорошо воспринимают рассуждения о вероятностях, прогнозах и жертвах. Какой бы ни была реальность, они предпочитают верить тем, кто обещает: все будет хорошо.
По мере того как правительства принимают жесткие программы, а медленный экономический рост и инфляция снижают жизненные стандарты во многих странах мира, многие избиратели смотрят на противодействие изменению климата как на непозволительную роскошь [114]. Результаты его кажутся неопределенными и отдаленными, в отличие от счетов, которые приходится оплачивать прямо сегодня. Естественно, что политики, приходящие к власти на короткие сроки, учитывают эти настроения. Изменение климата – нечто такое, чем они будут заниматься, приведя экономику в порядок. Или после того, как их переизберут. Но проблема здесь не в близорукости. Даже если бы мы смогли справиться со своим иррационализмом и начать защищать собственные долгосрочные интересы, заключить глобальное соглашение о противодействии изменению климата оказалось бы непросто.
Трудность заключается в осуществлении коллективных действий: нашу ситуацию условно можно назвать «трагедией глобальных общинных земель» [115]. Двуокись углерода не знает национальных границ, а ущерб от закачивания в атмосферу все большего ее количества распределяется на всех. Если одна страна сокращает эмиссию парниковых газов, а другие нет, то мы все равно сталкиваемся с риском изменения климата. Хотя в наших общих интересах сократить эмиссии, ни одна отдельно взятая страна не вынесет издержек без гарантий того, что другие последуют ее примеру. Ведь дешевле и проще «ехать без билета» [116].
Следовательно, требуется общее согласие о том, как распределить между странами сокращение объемов эмиссий. Но издержки и выгоды в каждом случае окажутся различными. Малые островные государства опасаются последствий подъема уровня Мирового океана и поэтому требуют самых жестких ограничений на выбросы парниковых газов. В то же время большие по площади северные страны, такие как Канада и Россия, могут даже выиграть от потепления: их земли станут более плодородными, а минеральные ресурсы – доступными.
