Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Уже к ночи вышли в поле. Ветер пробирал до костей. Правда, смерзшиеся шинели более или менее спасали от ледяных порывов. Так что нет худа без добра.
Я остановил свой взвод у скирды соломы. Увидели в темноте стог и, как голодные кони, побрели к нему. Стоим, ждем приказа, куда выдвигаться дальше. Об усталости на какое-то время позабыли. Чувствовалось, что подошли к передовой. Хотя вокруг стояла тишина. Выстрелов не слышно. И нам приказано соблюдать тишину, не курить, кашлять только в шапки. Весь наш переход проходил в некой секретно-таинственной атмосфере. Командиры и замполиты тоже молчат. Я сбегал к ротному, спросил его, что делать? Он выслушал меня и тихо и коротко сказал:
– Идите к своему взводу.
Бывалые солдаты уже надергали из скирды соломы, вязали небольшие снопы, которые можно было унести под мышкой. Не раз потом я буду убеждаться в том, что солдат все наперед чувствует и понимает.
Снег продолжал лепить и лепить. Ветер стал вроде утихать. Послышались, наконец, хлопки одиночных выстрелов. Солдаты сразу оживились, задвигались: так и есть, вышли к передовой. Слышу, полушепотом переговариваются:
– Скорее бы в окопы.
– Покурить, погреться…
Где ж там, думаю, греться? В продутом ледяным ветром поле… В окопе… Промокшая, промозглая, обледенелая земля… Тогда, в те минуты в поле у скирды соломы, я еще не был солдатом, хотя имел лейтенантское звание, и многое не понимал или ошибочно понимал по-своему. Но война уже стояла рядом, уже обнимала меня, манила непонятной прелестью окопа.
Прибежал связной:
– Командира взвода – к командиру роты.
Ротный был краток. Мой третий стрелковый взвод получил боевую задачу: выдвинуться на левый фланг первого взвода и занять оборону фронтом на северо-запад.
Вел свой взвод, всматривался в непроницаемое черное небо, откуда по-прежнему густо валил снег, и думал: фронтом на северо-запад… на северо-запад… где тут северо-запад?..
Первый взвод занял готовую траншею на склоне невысокого пологого кургана на свекловичном поле. До нас тут занимало позицию небольшое подразделение, как мне помнится, 105-го стрелкового полка. Солдаты, которых мы меняли, быстро покинули свои окопы и мгновенно, как призраки, исчезли в темноте в тылу. Их было совсем немного, может, всего взвод. Командовал ими лейтенант. Я слышал его разговор с нашим ротным. Лейтенант представился как командир роты. И мы сразу подумали: вот и от нашей роты, может, столько же останется через несколько дней, и тогда настанет время нас менять, усталых, выбившихся из сил и уже ненадежных.
Первому взводу, как всегда, везло. Готовая траншея – это не одиночные окопы в поле. Они и на марше устроились лучше остальных: пулеметы и станки, коробки с патронами не волокли на плечах, как мы, а погрузили на повозки и шли налегке. Правда, дело было вовсе не в везении. С первым взводом всегда был командир роты.
Я разыскал командира первого взвода лейтенанта Галустяна, спросил, где заканчивается его левый фланг. Он уже сидел в землянке, покуривал. Связной прилаживал к потолку карбидный фонарь. Он даже не взглянул в мою сторону и довольно грубо бросил:
– Сам найдешь.
При формировании наших взводов ротный лучших солдат зачислял в первый взвод. Хороший солдат сразу виден: он и в строю стоит с достоинством, и форма на нем сидит ладно, и снаряжение в порядке, и оружие в чистоте и полной боевой готовности. В первый взвод шло все самое лучшее: новое оружие, снаряжение, обмундирование. Иногда это правило, заведенное ротным, касалось даже продовольствия. Солдаты первого взвода держались особняком, сторонились нас. Чувствовали свою избранность. Хотя некоторые стыдились своего особого положения. Но к хорошему, как говорят, привыкаешь быстро.
Услышав такой ответ от лейтенанта Галустяна, я внутренне усмехнулся. Не бить же ему в морду. Молча повернулся и, взяв с собой своих сержантов, командиров отделений, пошел определять позиции для взвода.
Когда мы шли от стога к кургану на свекловичном поле, немцы неожиданно прекратили стрельбу. Умолкли даже дежурные пулеметы. На какое-то время установилась полная тишина. Точно такая же, какая стояла, когда мы вышли из леса в поле. Немцы, вероятно, услышали наше передвижение и старались понять, что же у нас происходит. Слушали.
Мы прошли шагов двадцать. Наткнулись на пустой пулеметный окоп. Видимо, эта позиция прикрывала левый фланг траншеи, контролировала разрыв между подразделениями. Остановились. Спрыгнули в окоп. Он был наполовину заметен снегом. Прислушались. Противник по-прежнему молчал. Здесь, именно здесь, нам предстояло обживаться, несмотря на всю бесприютность местности. Я приказал очистить от снега и привести в порядок пулеметный окоп и занять его расчету РПД. Двоих человек оставил здесь. С третьим пошел дальше. Прошли еще шагов двадцать, присели, прислушались. Никаких окопов больше не обнаружили. И тут немцы начали постреливать одиночными. Видимо, стреляли на шорохи, на звуки, на голоса. Не дай бог, если кто закурил над бруствером. На огонек папиросы обычно стреляют без промаха. Мастера стрельбы по таким целям всегда находятся и с той и с другой стороны.
Сержанту, который шел со мной, я приказал вернуться по нашему следу к кургану и вести сюда свое отделение. Сам, оставшись в одиночестве, на всякий случай залег в сторону выстрелов и приготовил автомат. А сам все думал: на войне я или все же еще не на войне? Глупые мысли в нескольких десятках шагов от немецкой траншеи…
Через несколько минут помкомвзвода привел свое отделение. Я развернул его фронтом на север. Начали отрывать окопы. Окапываться я приказал попарно: два солдата в один окоп. Окоп на двоих был немного пошире обычного, одиночного. Но все равно отрывать его вдвоем было куда легче и быстрее. В одиночных окопах солдата легко и бесшумно брала немецкая разведка. Особенно ночью. Я опасался за своих бойцов. Все устали и буквально валились с ног. У некоторых саперные лопатки из рук вываливались. А когда в одном окопе сидят двое, то у них появляется возможность по очереди бодрствовать, слушать врага, следить за тем, что происходит на нейтральной полосе и рядом. К тому же при артиллерийско-минометном обстреле поражаемость таких окопов, расположенных, как правило, в 15–16 метрах один от другого, оказывалась значительно меньшей. Об этом я знал по рассказам старых солдат, воевавших в сорок первом и сорок втором годах под Минском и на Волхове. С некоторыми из них я заканчивал офицерское училище, другие сейчас долбили лопатами землю.
Вскоре подошли второе и третье отделения, стали окапываться левее. Я указал сержантам линию, определил расстояние между окопами, и те быстро расставили людей. Для солдата окапываться – это не работа.
Мы на фланге оказались последними. Левее нас – уже никого. Конечно, это хуже некуда – торчать в одиночку, без прикрытия, на фланге, при этом имея оголенным свой собственный.
Первому взводу опять повезло: с флангов его прикрывали мы и второй взвод. Я делал то, что предписывал Боевой устав пехоты Красной армии: отделения взвода окапывались по фронту; окопы каждого отделения закрывали 50–60 метров фронта; каждый командир отделения окапывается вместе со своими помощниками, а рядом с сержантами отрывали ячейки пулеметчики со своими вторыми номерами. В бою командиры отделений должны руководить огнем пулеметов. Пока я это знал только теоретически. Фронт моего взвода определился цепочкой окопов. Вся она в ночи не была видна, но все же иногда, когда слабел снег, угадывалась. Третий взвод закрывал примерно 150 метров фронта 2-го батальона.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
