Разве можно верить в разумность человечества после этой войны и накануне неизбежных, еще более жестоких войн?
Максим Горький Накануне войны и в первые ее дни Михеев систематически получал из Особого отдела 6-й армии острые оперативные материалы о враждебной деятельности забрасываемой немцами агентуры и местных националистов из ОУН.
У Львова, столицы Галиции, еще недавно стонавшей под гнетом Польши в результате массовой полонизации украинского населения, после событий тридцать девятого года появился новый недруг — Советская Россия. Галичанам не нравилось «життя за Польщи», когда приходилось горбатиться на польского пана, так же как и «жизнь при Советах» они встретили в штыки из-за процесса коллективизации.
Местные националисты в ожидании войны теперь весь гнев направляли против Советов, которые мешали провозгласить им «незалежну державу». Надеялись, что «новый порядок» Гитлера поможет им стать самостоятельными игроками в Европе. Поэтому они пытались жестокой борьбой с советской властью заработать себе очки со стороны гитлеровцев, которых ждали с распростертыми объятиями.
Сотрудники Особого отдела шестой армии, территориально расположенного во Львове, практически каждый день испытывали на себе удары вражеской агентуры из числа оуновцев.
С конца сорокового и начала сорок первого годов начальник военной контрразведки КОВО старший майор госбезопасности Н.А. Якунчиков стал получать от своих подчиненных, курирующих 5-ю и 6-ю армии, все более тревожную информацию. Что ни день — новость, на которую нужно было реагировать анализом, словом и действием.
Обобщенные справки о тревожных событиях в зоне ответственности особых отделов КОВО отсылались Киевом в Москву — А.Н. Михееву — почти ежедневно.
Информация была разная: то германский самолет нарушил границу и вторгся в воздушное пространство СССР, то были выявлены подозрительные рыбаки, то обнаружены следы на контрольно-следовых полосах (КСП) застав 90-го и 92-го пограничных отрядов.
В конце мая сорок первого перешли границу двое польских крестьянина: в районе Перемышля — Вицек, а спустя два дня в районе Рава-Русская — Паламарчук. В ходе допроса Паламарчука заместитель начальника контрразведки шестой армии Михаил Степанович Пригода спросил у нарушителя границы:
— Что вас сподвигло пойти на риск? Ведь могли погибнуть.
— Ненависть к фашистам, а поэтому единственное желание — предупредить советское командование о подготовке нападения Германии на Советский Союз, — как показалось контрразведчику, искренне ответил поляк и даже прослезился.
Почти двухчасовая беседа, начатая допросом, плавно перетекла в доверительную, а потом и откровенную беседу. После общения с поляком Михаил Степанович позвонил своему начальнику в Киев.
— Николай Алексеевич, здравствуйте, это Пригода, готов вам доложить о результатах беседы с нарушителем границы поляком Паламарчуком. Копию протокола допроса я вам уже направил, — деловито отчеканил оперативник. После этого коротко стал докладывать суть дела.
— Гм-м-м… интересное сообщение. Знаете, привезите Паламарчука ко мне…
На следующий день львовяне были уже в Киеве. Якунчиков около часа в присутствии Пригоды беседовал с поляком. Слушал он его с подчеркнутым вниманием и вежливым хладнокровием, хотя со стороны казалось, что иногда отмечались нотки равнодушия при получении ответов от перебежчика на уточняющие вопросы, задаваемые старшим майором госбезопасности. Когда беседа закончилась и Паламарчука отвели в другое помещение, Якунчиков высказал Пригоде сомнение в искренности перебежчика.
— А не происки ли все это английской разведки, Михаил Степанович? Материал уж очень прочно ложится на наши колебания относительно нападения Германии. Как мне известно, уже перешли на нашу сторону двадцать четыре перебежчика, и я сомневаюсь, что все они «чистые». Мы ждем объективности, — вот она и «пришла к нам» со стороны Польши.
— Нет, у меня отсутствуют такие подозрения — поляк искренен, — ответил Пригода.
— А у меня они присутствуют, — сверкнув карими очами, распрямился над столом Николай Алексеевич. — Понимаешь, обстановка не та, чтобы каждому верить!
