И как же не затронуть вопрос, который волновал тогда воображение большинства читателей:
«В самом деле, есть ли на Луне обитатели? Каковы они? Похожи ли на нас? До сих пор мы их не встречали, да и довольно трудно было встретить, так как мы сидели чуть не на одном месте и занимались гораздо более гимнастикой, чем селенографией. Особенно интересна та неведомая половина, черные небеса которой по ночам вечно покрыты массой звезд, большей частью мелких, телескопических, так как нежное сияние их не разрушает многократными преломлениями атмосферы и не заглушается грубым светом огромного месяца. Нет ли там углубления, в котором могут скопиться газы, жидкости и лунное население. (…)
Темноватые, огромные и низкие пространства Луны принято называть морями, хотя совсем неправильно, так как там присутствие воды не обнаружено. Не найдем ли мы в этих „морях“ и ещё более низких местах следов нептунической деятельности — следов воды, воздуха и органической жизни, по мнению некоторых ученых, уже давно исчезнувших на Луне? Есть предположение, что все это когда-то на ней было, если и теперь не есть где-нибудь в расщелинах и пропастях: были вода и воздух, но всосались, поглотились с течением веков её почвой, соединившейся с ними химически; были и организмы — какая-нибудь растительность несложного порядка, какие-нибудь раковины, потому что, где вода и воздух, там и плесень, а плесень — начало органической жизни, по крайней мере низшей.
Что касается до моего приятеля-физика, то он думает, и имеет на то основание, что на Луне никогда не было ни жизни, ни воды, ни воздуха. Если и была вода, если и был воздух, то при такой высокой температуре, при которой никакая органическая жизнь невозможна. Да простят мне читатели, что я высказываю тут личный взгляд моего друга-физика, нисколько притом не доказанный».
В 1893 году это эссе опубликовал выходящий и по сей день журнал «Вокруг света» (точнее — приложение к нему). В том же году оно вышло отдельной иллюстрированной книжкой в знаменитом издательстве И. Д. Сытина.
Космическая стезя протаптывалась не без проблем. Следующей вехой стати хрестоматийные ныне «Грезы о Земле и небе» — сборник научно-фантастических очерков, опубликованный в 1895 году. Эта книга создавалась при горячей поддержке и активном содействии калужских друзей. У Циолковского наконец-то появилась возможность высказать идеи, волновавшие его с самого детства и касающиеся главным образом силы тяжести.
«…Прочтите увлекательные страницы очерков, — писал Я. И. Перельман в своей статье об „отце космонавтики“, опубликованной в 1935 году в третьем издании „Грез о Земле и небе“, — и вы удивитесь, как много неожиданных, неподозреваемых проявлений этой силы раскрывает творческое воображение Циолковского! Это произведение… написано до того, как идея ракетных полетов озарила ум автора. Здесь межпланетные путешествия описываются как чисто фантастические. Лишь впоследствии эта фантазия была претворена автором в техническую идею».
Но тогда, в 1895 году, эта книга принесла Циолковскому немало огорчений.
В роли мецената и спонсора согласился выступить Александр Николаевич Гончаров (1843–1907) (племянник знаменитого писателя). Он не только дал деньги, но и поставил на обложке и титуле свое имя в качестве издателя. На слух, во время коллективного чтения, рукопись вроде бы ему понравилась. Однако, когда произведение было напечатано, Гончаров неожиданно переменил свое мнение, более того — отказался впредь принимать в своем роскошном доме автора. Причина — письма приятелей из Москвы, высмеявших манеру и стиль изложения Циолковского. Им вторили и рецензенты. В журнале «Научное обозрение» писали: «Мы охотно назвали бы г. Циолковского талантливым популяризатором и, если угодно, русским Фламмарионом, если бы, к сожалению, этот автор знает чувство меры и не увлекался лаврами Жюля Верна. Разбираемая книга производит довольно странное впечатление. Трудно догадаться, где автор рассуждает серьезно, а где фантазирует или даже шутит (…) Если научные разъяснения г. Циолковского не всегда достаточно обоснованы, зато полет его фантазии положительно неудержим и порой даже превосходит бредни Жюля Верна, в которых, во всяком случае, больше научного основания. Так, у автора есть какие-то небожители или жители астероидов, которые соглашаются составлять из себя круги и треугольники, управлять ракетой, как экипажем, приближая её произвольно к Солнцу…»
В журнале «Неделя» Циолковского карикатурно изобразили верхом на аэростате, держащим под мышкой планеты. Рецензия заканчивалась такими словами: «Безвестный литератор вздумал посетить Луну, астероиды и различные планеты. Что же, неплохое занятие для бездельника! Но не лучше ли было бы досужему литератору не заниматься бесплодными грезами о небе, а взглянуть на землю и посвятить свое вдохновение мирским делам: например, взяточничеству, непорядкам на железных дорогах или неблагоустройству мостовых и тротуаров».
Тем не менее обсуждение проблем межпланетных сообщений и возможных контактов продолжалось. После открытия в 1877 году знаменитым итальянским астрономом Джованни Скиапарелли (1835–1910) во время очередного противостояния Земли и Марса «каналов» на Красной планете космическая тема захлестнула весь мир и не снижала уже своего накала вплоть до наших дней. Осенью 1896 года волна «марсианского психоза» докатилась и до Калуги: на страницах газеты «Калужский вестник» появилась заметка, поводом для которой послужила информация об очередном «открытии» теперь уже французскими астрономами на поверхности Марса геометрически правильных чертежей. Как тут было не вспомнить, что ещё в начале XIX века великий немецкий математик Карл Фридрих Гаусс предлагал для установления контакта с марсианами или другими разумными существами изобразить где-нибудь на просторах Сибири грандиозный чертеж, иллюстрирующий теорему Пифагора. Позже американцы предлагали практически то же самое, но с помощью костров, выложенных в американских прериях.
Циолковский решил поучаствовать в дискуссии. 26 ноября 1896 года в том же «Калужском вестнике» появилась его заметка «Может ли когда-нибудь Земля заявить жителям других планет о существовании на ней разумных существ». В ней предлагался более чем оригинальный способ установления контактов с «марситами» (так именовались тогда по-русски марсиане) — при помощи азбуки Морзе. Согласно простым, но строгим математическим расчетам, для передачи сигналов на Марс вполне хватит свежевспаханного поля величиной в квадратную версту, на котором устанавливаются подвижные деревянные щиты, выкрашенные белой краской. Вся система работает по принципу подвижных жалюзей — путем одновременного изменения угла наклона белых щитов. Для вооруженного мощным телескопом наблюдателя на Марсе данная операция представится в виде появления или исчезновения одной блестящей точки. Остальное — дело техники и выдумки: сначала подаются позывные, затем — сигналы, призванные убедить инопланетян в разумности землян — их собратьев по разуму. Симптоматично, что Циолковский занялся разработкой универсального языка межпланетных контактов в том же самом 1896 году, когда петербургский физик Александр Степанович Попов (1859–1905/06) передал с помощью все той же азбуки Морзе свое первое сообщение по беспроволочному телеграфу.
* * *
