Он не спешил стрелять, немецкий ас, понимая, что добыча от него не уйдёт. Хотел растянуть удовольствие, или ему было приятно сознавать, как в эти минуты смертельный страх стискивает со всех сторон русского лётчика, как сердце его заполняется свинцом бессилия…
— Лёня… Лёня, ну же!.. — мычал в ларингофон Машин отец.
Он должен был понять, что Леонид стрелял бы уже давным-давно, как только истребитель начал свои манёвры. Но раненый пилот потерял чувство времени.
Ас вышел на удобную позицию; промахнуться с такого расстояния было невозможно.
О чём он думал в тот момент, когда собирался стрелять в беззащитную машину, и думал ли о чём-нибудь, теперь уже никто не узнает.
Потому что безжизненный до того ствол пулемёта шевельнулся и фашист вдруг увидел над прицельной планкой мохнатую длинноухую морду с огромными белыми глазами-пуговицами…
Мощный крупнокалиберный пулемёт выплюнул короткую очередь прямо в лицо фашисту. От неожиданности ас нажал на гашетку, но было поздно: заваливаясь на правое крыло, истребитель задымил и камнем пошёл вниз; лишь несколько пуль прошило фонарь «ила»…
Одна пуля попала Музику в живот, разметала в стороны старые серые опилки.
А потом в уральский городок пришло письмо из госпиталя: «…Был очень жестокий бой. В том бою были тяжело ранены дядя Лёня и Музик…».
ДЕДУШКА
Круглые электронные часы возле продуктового магазина показывали без четверти четыре. Славка просил позвонить в четыре («только обязательно, а то на себя пеняй — другие желающие найдутся!») — он как раз всё разузнает про гуппёшек для аквариума.
Алёша подошёл к жёлтой будке автомата, нащупал в кармане телефонную карту, гулко бухнул дверью, быстро набрал Славкин номер.
Короткие противные гудки. Занято…
Алёша ещё раз набрал тот же номер. Опять гудки.
«Болтун несчастный», — подумал он с раздражением. Если бы не рыбки, Алёша и связываться бы не стал, — какой-то он скользкий, этот Славка… Вот скоро и у Алёши гуппёшки будут, и когда мальки появятся — так он их просто так дарить будет, от души, не как Славка.
Алёша набрал номер в третий раз — снова занято. Надо ждать. Набирать и ждать, что ещё остаётся делать?
Вся внутренняя железная стенка будки была исписана номерами телефонов. Крупно и помельче — карандашом, гвоздём. Вот здесь, кажется, губной помадой. Надо же! От нечего делать Алёша стал рассматривать эти номера. Зачем людям надо, чтобы все знали, кому они только что звонили? А почему только что? Вон та запись, глубоко процарапанная чем-то острым, проржаветь уже успела. А вот этот номер записан аккуратненько, не торопясь. Каким-то особым карандашом, жирной чёрной линией. Почему-то в стороне от всех остальных. Кажется, такими карандашами пользуются художники.
Славкин номер снова отозвался короткими гудками. И тогда, сам не зная зачем, Алёша вдруг набрал тот чужой чёрный номер со стенки.
Длинные гудки. Где-то там, неизвестно где, зазвонил телефон. Никто не брал трубку.
Алёша совершенно успокоился. Ну и что же, что позвонил? А там никого нет, никто не будет волноваться: кто звонил да зачем? Никто даже и не узнает…
— Слушаю, — вдруг тихим хриплым голосом заговорила телефонная трубка. — Слушаю, кто говорит?
Ещё можно было, ни слова не говоря, нажать на рычаг, и тот человек стал бы думать, что кто-то ошибся номером, не туда попал.
Но было в этом тихом голосе что-то такое, от чего Алёша неожиданно для себя произнёс:
— Это я…
Невидимый человек совсем не удивился, даже наоборот. Голос его как-то сразу потеплел, стал звонче. Или это только показалось Алёше?
— А, малыш! Здравствуй! Я очень рад, что ты позвонил. Я ждал твоего звонка… Ты, как всегда, торопишься, да?..
Алёша не знал, что ответить. Тот человек, конечно, принял его за кого-то другого, надо было немедленно сказать ему об этом, извиниться.
— Ну что ж, дело молодое, я всё понимаю. Как… папа? — голос почему-то слегка запнулся перед словом «папа». — У него всё в порядке?
Алёша представил своего папу, сильного, красивого, молодого папу. Скоро отец вернётся с работы.
— Да-а… — сказал Алёша в трубку.
Человек на другом конце провода как-то неопределённо хмыкнул, помолчал, будто что-то обдумывая, потом заговорил снова.
— Ну а в школе у тебя как?
— В школе… нормально… — пробормотал Алёша.
Собеседник, видимо, что-то почувствовал; голос его снова стал хриплым, как в начале разговора.
— Да что ж я, старый, заболтался? Ты, наверное, сейчас в бассейн? Или в студию? Бежишь, да? Ну, беги! Спасибо, что позвонил. Я ведь каждый день жду, ты же знаешь.
— До свидания, — сказал Алёша и нажал рукой на рычаг.
Медленно, на ватных ногах вышел он из жёлтой будки, прислонился затылком к холодному стеклу. Откуда-то из-за угла дома выбежала маленькая, комнатной породы, грязная собачонка. Наверное, бездомная или потерявшаяся. В зубах собачонка держала огромный надкусанный беляш: то ли выронил кто-то, то ли стащила — добыча немалая.
Собачонка остановилась невдалеке от Алёши, забилась в угол за телефонной будкой — чтобы не затоптали ненароком вместе с беляшом. С ног до головы оглядела своего случайного соседа: мол, кто ты такой, беляш у меня не отнимешь?
— Не отберу, не бойся, — устало сказал собаке Алёша и пошёл к дому. О Славке и его аквариуме он даже не вспомнил.
Весь следующий день Алёша думал о человеке, чей номер написан чёрным карандашом на стенке телефонной будки. Странно думать о старике, о котором почти ничего не знаешь, кроме того, что он ждёт звонка какого-то «малыша». На стенках обычно царапают номер, который дали в справочном. «Малыш» наверняка хорошо знает того человека, бывал у него дома, раз уж тот так ждёт его звонка!
Алёша зачем-то представил себе будку, стенку с номерами. Тот номер он видел отчётливо, во всех подробностях, каждую цифру. И решил позвонить ещё раз. Чтобы рассказать, как всё получилось… извиниться. А там — будь что будет.
Дома был телефон, но Алёша отправился к жёлтой будке. Все номера были на месте, и тот, написанный необычным карандашом, так же чернел в стороне от других. Ни в одной цифре Алёша не ошибся, когда представлял его утром.
На этот раз трубку сняли сразу.
— Здравствуй, малыш! Я почему-то был уверен, что ты и сегодня позвонишь! Молодец, не забываешь деда!
— Я… — начал было Алеша, но незнакомый человек перебил его:
— Знаю, знаю, что занят! Читал в «Вечёрке» про твою выставку — молодчина, так держать! Это для деда главное! Ведь и школа ещё, и бассейн, в твои-то годы! Сейчас посвободней стал?.. Может, зайдёшь когда?
