Книга Идущий от солнца - Филимон Сергеев

Уже сильно светило солнце, и было намного теплее, когда взмокшие лошади добрались до леса. Ветер по-прежнему дул с юга. Это позволяло замереть, прислушаться и понять, далеко ли наемные сыщики и их розыскные собаки. Густой хвойный лес нравился Вере с детства. Особенно его пряные запахи багульника, смолы, таежного меда. Если среди болотных лыв и низкорослых карликовых деревьев пространство казалось бесконечным и люди с обученными собаками были тоже где-то далеко, то в лесу все казалось рядом.

Попав в хвойный лес, влюбленные услышали не только токующих глухарей, крики лесных ястребов, но и голоса наемных сыщиков. Южный ветер словно ударился о край леса и усиливал каждый звук.

– Природа всегда помогает мне, – задумчиво сказал Иван, немного успокоившись после встречи с солнцем и после взволнованных рассуждений о вечности души и связи ее с таежным родником. – Не зря Белинский говорил, что природа сделала человека, а не какая-то мистика или пришельцы неизвестно откуда, – тихо добавил Иван и остановил лошадей. – Снег в лесу почти растаял, значит, дорога будет еще хуже.

– В каком смысле? – поинтересовалась Вера.

– Полозья розвальней оседать будут еще глубже… движение замедлится…

– Значит, нас могут догнать?

– Не беспокойся, Верушка… Солнце тоже всегда помогает мне. Оно дружит не только с другими звездами, но и с луной, землей и даже с ветром и снегом. По-моему, пора кормить лошадей. Распрягать мы их не будем, а покормить надо. Заодно и мы перекусим. Ты, наверно, проголодалась?

– Да, Ваня. Но я не знаю, что происходит со мной. Ты говорил с утренним солнцем, и я никак не могу понять, это что – накипевшая боль?! И ты, по всей видимости, не можешь обратиться к кому-то другому, кроме солнца. Или ты нашел с ним общий язык, какое-то общение? Какую-то реальную, конкретную связь? Мне жутко было слышать, когда ты сказал солнцу, что будешь его спасать, и я опять подумала, что ты либо сумасшедший, либо «паришь» такое, отчего свихнуться можно.

– Верушка, ты хочешь есть?

– Нет. Ты мне скажи сначала, как ты собираешься спасать солнце? Или у тебя поехала крыша? Его что, можно купить, уничтожить или спасти?!

– Люди теперь на все способны. Теперь не то что любой чиновник, даже гниды рвутся к власти. Потому что внутри их живет слепая блажь. Им господства хочется над теми, кто ближе к солнцу, к свету, к разуму. У них его нет, поэтому они подминают под себя тех, кто дает им живую кровь, энергию, силу, забыв о том, что только Создатель имеет на это право. Они считают, что главное – не дух, не власть добра, красоты, милосердия, сострадания и, конечно, не любовь к земле. Они надеются, что все это можно приобрести, как ты выражаешься, при помощи «бабла».

– Значит, они и солнце могут купить?

– Конечно! Уже есть объявления в Интернете о распродаже земли на Марсе и на других планетах. Скоро будет продаваться вся Вселенная, как нефть, золото или уран. И распоряжаться ею будет человек, у которого главное – деньги. Это страшно…

– Но ведь все это делается для людей, для общего блага.

– Для каких людей?! Которые покупают твое тело, совесть, стыд?! А потом пускают тебя по заколдованному кругу как скотину, – не сдержался Иван. – Как жалкую тварь! Как раба! Или как глупого камикадзе! Или, может, как ворованную вещь на аукционе, от которой ему ни жарко, ни холодно, потому что он циник, и ему все равно!

– Успокойся, Ваня. У меня лично выхода не было.

– А я о чем говорю! Кто создает этот замкнутый круг, из которого нет выхода?! Ты задумывалась над этим?

Неожиданные вопли и стоны со стороны топкого болота оборвали возмущение Ивана. Он прислушался, повертел, словно потревоженный косач, головой и, посмотрев на солнце, опять опустился на колени, только уже более уверенно, твердо.

– Спасибо тебе, мой небесный друг, – на этот раз почти шепотом сказал он и, помолчав немного, вдруг обхватил голову обеими руками. Он обхватил ее, по-видимому, от счастья, от радости, и слезы появились на его лице. – Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Я хочу, чтобы ты было вечным, как души моих друзей, которые пьют воду из твоего родника, как свет тех звезд, до которых еще не добрались эти продажные маклаки с немереными тоннами «бабла». – Иван хотел сказать еще что-то, но истошные вопли и лихорадочная брань вдруг заглушили его звонкий, неистовый голос, и со стороны топкого болота раздался надрывный собачий лай, а потом одна за другой полетели в небо красные ракеты.

– Спасите! Спасите нас! – кричали люди изо всех сил, вероятно, в свои радиотелефоны, и ветер отчетливо доносил их уставшие, обессиленные голоса.

– Началось, Верушка, началось… – с грустной и в то же время с какой-то окрыленной улыбкой прошептал Иван, когда ракетные выстрелы через несколько секунд прекратились и голоса, похожие на стоны, стали слышны еще отчетливее.

– Что началось, Ваня? Объясни. Там гибнут люди, а мы сидим сложа руки и слушаем их предсмертные выкрики.

Иван медленно поднялся на ноги, облегченно вздохнул, и лицо его опять вспыхнуло золотисто-серебряным блеском.

Этот удивительный блеск уже был знаком Вере, но только сейчас она могла дать ему точное сравнение. По цвету он один к одному походил на ранний восход весеннего солнца. Только оно неумолимо разгоралось и быстро охватывало лучами окружающий мир, а лицо Ивана вспыхивало и тут же гасло, словно в нем что-то обрывалось, и поэтому не могло постоянно гореть, как это делало солнце.

– У каждого человека своя судьба, – тихо сказал Иван и, сев на край розвальней, закурил. – Свой единственный путь, от которого зависит не только его жизнь, но жизнь всей Земли и всей Вселенной. Это целая наука, похожая на науку о перемещении Добра и Зла из одной формы в другую. Я уверен, что судьба человека связана с магнитными бурями, с космической энергией, с тем, насколько глубоко проникает солнце в его душу. Тому много доказательств. Поэт Пушкин был пропитан этим светилом насквозь. Все творчество его стремится к одной мечте: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»

– Ваня, я тебя спрашиваю очень конкретно и определенно, что началось?! И ты мне так же ответь. Конкретно и ясно, – на этот раз не выдержала Вера, и в голосе ее послышались ноты раздражения, даже гнева.

Иван глубоко затянулся табачным дымом и, прислушиваясь к болотным голосам, предложил Вере сесть рядом. Руки ее дрожали, словно предчувствуя какую-то новую беду, лицо выражало недоумение. Она быстро присела на розвальни и опять расплакалась.

– Милая моя Верушка, – с болью, даже с каким-то отчаянием тихо сказал он. – Я против всякого насилия… Но, несмотря на это, первый раз я сидел за то, что защищал Белый дом, хотя никого не убивал. Второй раз меня посадили за изнасилование депутатской неприкосновенности. Дама оказалась депутаткой. Она предлагала жениться на ней – я отказался, и она посадила меня за изнасилование. Через год меня амнистировали. Я страшно обрадовался, но, как только меня выпустили, сгорел банк ее мужа – и, конечно, меня обвинили во всех тяжких и опять посадили.