Тихая равнина, ты всегда со мноюВ звоне неустанном сосен и берез,Даже в час блаженный Рождества зимоюНа тебя смотреть я не могу без слез.Я тебя одену в яркие наряды,Чтоб тебе приснились розовые сны,И взамен, родная, ничего не надо —Лишь бы ты сияла радугой весны.
После последней строки он опять не выдержал и разревелся:
– Покинув Землю, я, наверно, с ума сойду от жалости и тоски! А на вашей планете люди умеют любить? – неожиданно спросил он, и, когда капитан, недоумевая, пожал плечами, он вдруг стукнул его по плечу и, подойдя к Вере, разревелся еще больше. – Я не хочу больше жить, Верушка, не хочу! Я знаю, что ты поймешь меня, знаю, что не осудишь, если я сейчас пойду к реке и утоплюсь!
– Перестань, Ваня… Наша взаимная любовь отведет тебя от безрассудных мыслей. Возьми себя в руки, пройди на корабль и не думай, что мы улетим навсегда.
– Человек никогда не знает, чего он добьется в этой странной и очень удивительной жизни, – строго подметил капитан. – А что такое судьба, ему не дано понять.
– Да-да, совершенно правильно, господин Круз, – подхватил «Айвазовский». – Когда я еще работал в милиции – вернулся из ночной засады измотанный, уставший, жена встретила неприветливо и, конечно, спросила, где я был. Я сказал, что был в засаде. И тут теща, стоявшая за ее спиной, такое буркнула, от чего мне пришлось срок отбывать.
– И что она сказала? – строго поинтересовался капитан.
– И кому ты засадил ночью, зятек мой дорогой?! – грубо, словно топором, отрубила она, и я, конечно, ударил ее по лицу…
– Пора отшвартовываться, – перебил его капитан. – Таких тещ на Одиссее, слава Богу, нет. Прошу всех пройти на космоплан и приготовиться к вылету. Вы слышите меня, Иван Петрович? Поберегите слезы для новых потрясений и застегните потуже ремни.
«Какая странная и необъяснимая жизнь земного человека! – подумал Иван Петрович, когда основной отсек корабля автоматически закрылся и капитан приказал всем закрепиться в креслах, предназначенных для благополучного преодоления земного тяготения и магнитосферы Земли. – Человеку все время чего-нибудь надо. В детстве – красивую нарядную игрушку, почему-то детский пистолет или автомат, а девочкам длинноногую куклу с распущенными волосами, потом игры: шашки, шахматы, физические игры, компьютерные и так до первой любви, до первого поцелуя, а потом узнать тайны противоположного пола, его удивительные возможности притяжения, его головокружительное очарование, до полного соприкосновения с ним, оставляющего в любой душе незабываемые ощущения самого первого девственного оргазма, дающего на всю жизнь заряд чувственной энергии и ни с чем не сравнимого влечения к женской или мужской красоте. А после, когда влечение становится постоянной потребностью, как хлеб насущный, человек создает неповторимый и очень индивидуальный мир собственного счастья. И вот тут у каждого человека проявляются собственнические интересы, вытесняющие все, с чем появился человек на свет: совесть, сдержанность, откровенность, сострадание, доброту, взаимопомощь, ответственность. Все это вытесняется одним желанием – разбогатеть и стать независимым от природы Создателя и очень зависимым от денег или людей, которые их дают. С этого момента, – почему-то подумал Иван Петрович, – начинается смерть человека, точнее, гибель всего того, что он получил при рождении. То есть подаренной обителью человеческих душ, энергии, нравственности и творческого созидания».
– Поэтому не надо жалеть живых мертвецов, потому что жизнь дается для жизни, а не для смерти, – на этот раз почти прошептал Иван, а потом вдруг воскликнул: – Зачем жалеть тех, кто не хочет и не стремится творить жизнь на Земле! Их надо… – он глянул в просторное окно взлетающего космоплана, хотел сказать, что их надо убирать с планеты, но передумал. – Их надо всех познакомить с родником вечности! Научить вызывать духи умных людей, ценивших и воспевавших человеческую жизнь.
