Но это неправильно. Кто-то должен был их увидеть. Кто-то, кому не все равно.
Ей нужно понять, что это хорошо, когда тебе не все равно. Нельзя и дальше притворяться, что если тебе не все равно, то ты не должен задавать вопросы.
Резкая боль пронизала тело Оливии, начавшись у висков и мгновенно ударив в грудь. Она любила Маркуса, отрицать это бессмысленно. После его смерти начались долгие, мрачные месяцы тоски и подавленности, когда она не чувствовала ничего, кроме невосполнимой потери и безнадежности.
И все же сейчас Оливия засомневалась, была ли у нее действительно любовь к Маркусу. В их отношениях не было чувств, которые трогали ее душу настолько глубоко. Они были скорее партнерами, любовниками, но не более того. А Тарек завладел ею полностью, как будто вселился в нее. Она чувствовала его боль и триумф его побед.
Потерять его – как потерять сердце, бьющееся в груди. Это нельзя сравнить с потерей Маркуса. И может быть, это и есть доказательство любви.
Оливия любила Тарека.
И в эту минуту ей больше всего хотелось, чтобы он испытывал к ней то же чувство.
Когда он взял ее на руки, когда понес в спальню, когда нежно уложил на постель, Оливия осознала, что хочет она или нет, но это уже свершилось. Защищаться более бесполезно. И не важно, какую боль это может причинить в будущем.
Она лежала в постели абсолютно голая, не испытывая ни капли стыда, и смотрела, как Тарек ложится рядом.
– Расскажи мне про свою спину, – тихо попросила Оливия.
Ей хотелось услышать все жуткие подробности. Даже если будет тяжело, даже если будет невыносимо, даже если это сделает ее уязвимой.
– Я уже говорил, – ответил Тарек. – Он пытал меня.
– Но за что?
– По его словам, наши родители погибли из-за слабости нации. И тогда он решил сделать меня сильным. Он говорил, что делает это со мной ради Тахара. Потому что он любит меня. Якобы это единственный способ защитить нас обоих.
– Но ведь он сам…
Тарек протянул руку к ее груди, скользнул пальцем по розовому соску.
– Ты такая нежная, Оливия. И красивая. Я не хочу мучить тебя тем, чем он мучил меня. Там нет ничего, кроме мерзости и предательства.
– Не прячь это от меня, пожалуйста. Я устала, что кто-то близкий скрывает от меня свою жизнь. Расскажи мне. Не дай снова чувствовать себя одинокой.
– Не понимаю, – закачал головой Тарек. – Если ты с кем-то в постели, ты уже не одинока.
– Ты ошибаешься. Поверь мне. Можно спать вместе, но быть так далеко друг от друга.
– Ты про Маркуса?
– Я про нас, – сказала Оливия и положила руки Тареку на запястье. – Родители пропустили мой пятнадцатый день рождения. Это такая мелочь в сравнении с тем, что пережил ты. – Она аккуратно провела пальцем по его загрубевшему шраму. – Но на мне это оставило рану. Невидимый шрам. Я сама испекла торт. Первый раз в жизни. И все же на мой день рождения был торт. А ты был лишен и этого.
– Оливия, – сказал Тарек хрипло, грубо. – Не умаляй свою боль лишь потому, что я страдал больше.
Оливия тяжело сглотнула.
– Это мудрый совет.
– Я долгие годы был один. У меня было время набраться мудрости.
– Теперь я это вижу. – Она надолго закрыла глаза. – В тот день рождения… Я знала, что Эмили останется в больнице. Слишком низок был уровень тромбоцитов. Но я попросила родителей приехать хотя бы на ужин. В мой день рождения. – Оливия заморгала, не давая проступить сухим, обжигающим слезам. – Они не приехали, – сказала она шепотом. – А я ждала и ждала. Но их не было. – Оливия чувствовала, как под ее пальцами напряглись мышцы Тарека. – Тогда я выкинула торт. Есть его в одиночку было слишком тяжело.
– Оливия…
– Это еще не все, – продолжала она. – Родители приехали ночью. Я не выдержала и стала на них кричать. Почему они не нашли два часа на мой праздник? Мне всего лишь было нужно, чтоб они просто побыли со мной. Отец просто смотрел на меня, а мама плакала. Потом отец сказал, что это не их выбор. Они не хотели сидеть в больнице с умирающим ребенком. И как я посмела ревновать к Эмили, когда она умирала, а я… А я до сих пор жива. Я не имела права жаловаться. После этого родители изменили свое отношение ко мне. Изменилось все и навсегда.
– И тогда ты уехала, – продолжил Тарек. – Поменяла одну страну на другую.
– Я встретила мужчину, от которого мне ничего не было нужно. Это помогло. Он не мог причинить мне боль, ведь я ничего у него не просила и ничего не ждала.
– Твои родители поступили глупо.
– Нет, – отрезала Оливия. – Они просто оказались в сложной ситуации.
– Видишь, у тебя есть потребность быть честной, – сказал Тарек. – У меня такой потребности нет. Но родители причинили тебе боль. И я осуждаю их за это.
Оливия резко и сбивчиво вздохнула. Пальцы нежно гладили его израненную плоть.
– А я осуждаю Малика за то, что он сделал с тобой.
– Он морил меня голодом. – Тарек откинулся на спину, глаза теперь смотрели в потолок. – И лишал воды. Чтобы сделать меня сильнее. – Его голос звучал хрипло, почти грубо. – Потому что в пустыне, говорил он, не будет ни воды, ни пищи. Он избивал меня, чтобы я познал силу. Он бил меня кнутами. И он… – Тарек коснулся того места на своем запястье, которое казалось мягче и светлее остальной кожи. – Он очень любил фрукты. Помню, как он чистил кожицу с груши. С тем же успехом он мог срезать кожу и с человека. На моем теле есть тому доказательства.
– Тарек, не может быть! – воскликнула Оливия, чувствуя, как все переворачивается внутри ее.
– Когда я вернулся во дворец, эти воспоминания словно ожили. Вот почему я бродил во сне по коридорам, вооруженный мечом. Чтобы убить призрака… Я снова чувствовал все, что он со мной сделал. Как будто он вновь принялся терзать мою плоть. Я нашел его дневники. В них есть признания, что это он заказал убийство наших родителей. А еще в них есть подробные описания того, что он делал со мной. Мой родной брат. Он предал меня. Впервые я испытал одиночество, когда он привязал меня и исполосовал мне спину лезвием ножа. Тогда я в первый раз ощутил себя скалой. Потому что скалу нельзя убить. Можно изменить ее форму, но изменить ее душу невозможно. Скала всегда остается сильной.
Оливия закрыла глаза, сдавливая подступивший к горлу комок.
– Как он мог это делать? Зачем?
Это были пустые слова. Вопросы без ответов. Без смысла. Но сказать больше было нечего.
– Вот почему я бегу от искушений. От похоти и желаний плоти. Я помню, куда они привели его.
– Но ты не Малик.
Тарек покачал головой:
– Нет. Но он, сам того не желая, дал мне цель в жизни. Он хотел, чтоб я всю жизнь пробыл в пустыне. Чтобы я возненавидел дворец и не хотел вернуться. Чтобы моя воля была слишком слаба для правления. Это и есть промывание мозгов. И со своей задачей он справился на «отлично». В пустыне я укротил свои чувства. Там у меня была лишь одна цель – выжить любой ценой. Все так просто и ясно. А все чудесное всегда просто. И я стал идти к этой цели. Я стал сильным. Благодаря ему, как бы глупо это ни звучало. Он сделал меня скалой. И теперь мне нипочем любые испытания.
