О! (подумала я). Слава моя докатилась и до Китая!
– Иногда бывает (сказала я, скромно потупившись).
– Иногда – это когда? (спросил китаец).
– Ночью (сказала я, еще больше зардевшись).
– А днем? (спросил китаец).
– А днем – редко (сказала я).
– Давай днем к тибе приду. Бутылка возьму. Китайский водка. А муза придет ночью.
И только тут я поняла, что он имеет в виду мужа.
Чистая правда
Несла я из дому свои книжки на продажу
В открытой такой сумке: все видно, сумка была доверху набита книжками.
И в лифте один парень с ужасом смотрел то на меня, то на 10 книг, где на обложке: Тасбулатова, Тасбулатова, Тасбулатова – одинаковые книги в сумке и моя физиономия на них.
Наконец он не выдержал и спросил:
– Это вы написали?
– Ну, я…
– И про что вы написали? Кулинарное?
– Не совсем.
– Добрые советы?
– Советы, но не такие уж и добрые.
У него глаза на лоб:
– Недобрые советы? Типа – вредные? Такое уже вроде было.
– Ну да, что-то в этом духе. Недобрые советы для вредных троллей.
– Это книга, как троллить? (спрашивает уже в ужасе).
– Хотите почитать? (спрашиваю я и достаю из сумки одну книжку).
– Нет! (вдруг как закричит он). Начитался в соцсетях: там же одно и то же, сплошные провокации.
Тут мы выходим из лифта, но он почему-то все равно продолжает со мной беседовать, заинтересованный, видимо, пожилым возрастом тролля.
И вдруг говорит:
– Хорошо платят?
– Вот я как раз в своей книжке и учу, как побольше заработать.
– И как? (спрашивает заинтересованно).
– Говорить только правду. И ничего, кроме правды.
– Как?! Разве за правду платят?
– Представьте себе.
Он задумывается.
Потом говорит:
– Я уже привык, что у нас платят только за вранье.
– За правду под видом вранья (говорю я).
Он ушел, совершенно озадаченный.
Как стать писателем
Еще в США вот что было: читала я свои байки в одном супершикарном месте (то ли Рокфеллер-центр, то ли Линкольн-центр, все время путаю).
Нам дали половину зала, а в другой какие-то богачи ужинали.
Ну, ко мне тоже пришли всякие такие респект-товарищи.
И тут вдруг, к удивлению и даже некоторому ужасу мальчика-официанта, очаровательного, черного, как эбонитовая скульптура, и такого же изящного, и к ужасу этих богачей, какая-то тетка встала, взяла листки и на варварском, с их точки зрения, языке начала что-то читать.
А мои респекты покатываться.
На балконе, где можно было курить, один такой респектный, из ненаших, с часами на руке типа как у Пескова, спросил меня, что это было.
Я сказала, что это были скетчи.
Про кого, спросил он.
Про русскую алкашню, сказала я.
Он неожиданно пожал мне руку со словами, что женщине тяжело, наверно, находиться среди маргиналов и даже писать про них.
– Ниче, справляемся, – сказала я.
– А вы сами не пьете? – осторожно спросил он.
– В завязке, – сказала я (ну, по-английски сказала, что лечилась).
– Молодец! – отреагировал он на мой троллинг с восторгом. – Человек всегда может достичь своей цели, если хочет. Алкоголик может стать писателем.
– А писатель – алкоголиком (сказала я).
Анфан террибль
Вспомнила московско-питерскую историю.
Поехали мы в Питер с одним переводчиком-москвичом и суперинтеллектуалом.
На семинар переводчиков (какого хрена я там делала, непонятно).
Ну, начался этот семинар: в старинном здании, чуть ли не во дворце.
Вышла тетка и стала завывать чуть ли не на арамейском.
Или шумерском.
Питерские, хоть ни слова не понимали, «внимали музыке слова».
Этот переводчик-москвич громко захрапел.
Все стали оглядываться.
Я его – в бок.
А он проснулся и громко говорит:
– Ха! Делают вид, что понимают!
Все смутились.
Какой-то утонченный парень стал шипеть: откуда типа тут слесарь некультурный.
А ему говорят, что типа этот слесарь на самом деле переводчик Артюра Рембо.
Утонченный говорит:
– А! Анфан террибль! Понятно!
Маска
Всю жизнь мне говорили (бабушка, к примеру), что моя маска скоро прирастет к лицу.
Мама говорила:
– Да давно приросла.
Бабушка ей отвечала, глядя поверх очков:
– Может, это вовсе и не маска?
Теперь мама говорит:
– Кто бы мог подумать, что эту маску идиотскую можно… как у вас там выражаются?
– Монетизировать?
– Ну да.
Опять об Гоголя
Обидела я сегодня Бабыру.
Бабыра подошла к нам с мамой – мы прогуливались по двору.
И похвасталась, что теперь может читать, после операции на глазах: вынула книжку в мягкой обложке из сумки.
Я раскрыла наугад.
Там было такое:
«Михайлов был зол на себя, что не помнил, когда день рождения у Панфилова. Обычно Михайлов помнил все дни рождения, а тут вдруг забыл. Что же теперь делать? – подумал Михайлов».
И так далее.
Потом открыла на другой странице:
«Майя надела резиновые перчатки и начала протирать перила. Сначала перила, подумала Майя, а потом пол. А то начала в прошлый раз с пола и получилось не очень хорошо. Майя драила перила с остервенением, стирала с них застарелые пятна».
