– Сойер, я с тобой разговариваю, но ты, похоже, слышишь хуже, чем пень!
– Я не глухой, как пень. Я все прекрасно слышу.
– Так когда ты научишь моих людей стрелять и скакать верхом?
– Стрелять и скакать верхом... – Сойер нахмурился. – Я не слышал, чтобы ты об этом говорила...
– Потому что ты меня не слушал. Я только что пыталась сказать тебе о том, что значат для меня эти качели. Понимаешь, Сойер, мне кажется, ты сделал эти качели, потому что все-таки решил пойти навстречу моим людям, позаниматься с моими стариками.
Сойер медленно поднялся.
– Только потому, что я сделал тебе эти качели, ты уже решила, что я соглашусь позаниматься с твоими стариками?
– Да.
– Тогда ты ошиблась. То, что я сделал тебе эти качели, не имеет никакого отношения к твоим старикам. И я вовсе не собираюсь учить их стрелять и скакать верхом.
– Но...
– Я дал им работу, как ты просила.
– Связывать лучины в пучки – это не...
– Это работа!
– Но ты заставляешь их это делать дома! А им нужна тренировка, Сойер. Они должны быть сильными, а откуда у них возьмутся мускулы, если они только и делают, что связывают палочки? Такая работа им не нужна, запили это себе на носу!
– Может, зарубить на носу?
– Пили, руби – делай что хочешь, мне плевать! Сойер начал терять терпение:
– Я не могу работать, когда эти старикашки крутятся у меня под ногами. Вчера вечером тебе не понравилось, что я за весь день сделал всего несколько досок, а теперь ты...
– Тебе не надо было делать мне качели. Твой замечательный поступок убедил меня в том...
– Послушай, я сделал эти качели только потому, что... – Он осекся. Надо поосторожней выбирать выражения, а то она, чего доброго, вообразит, что он влюбился в нее. – Я сделал их, потому что они могут тебе пригодиться, если у тебя когда-нибудь будет возлюбленный.
Сафиро помрачнела, и Сойер понял, что задел ее за больное.
– Я не хотел говорить «если», – поправился он, – я хотел сказать «когда». Когда у тебя будет возлюбленный, тебе понадобятся качели, чтобы качаться. Все влюбленные качаются на качелях, Сафиро, это каждый знает. Даже ты говорила, как видела в городке влюбленную пару, и она качалась на качелях...
– У меня никогда не будет возлюбленного, Сойер, и ты это знаешь. – Да, он знал.
– Будет, обязательно будет. У тебя...
– Ты меня поцеловал.
Он замер. Значит, вчера вечером.. , – она не спала? Черт бы ее побрал!
Сойер кашлянул.
– Да, поцеловал. Обычный поцелуй на ночь, ничего особенного.
– Но ты же не целуешь в губы Тья и Асукар, когда они ложатся спать.
Когда наконец она отстанет от него?!
– Я просто чмокнул тебя, черт возьми!
– Мне понравилось.
Сойеру очень хотелось выяснить, как сильно ей понравилось, но решил, что ни за что на свете не спросит об этом.
– Я рад, что тебе понравилось, но знаешь, я уже жалею о том, что поцеловал тебя. Ради Бога, Сафиро, забудь этот глупый поцелуй! Черт возьми, да это вообще был не настоящий поцелуй!
– Да? А какой же тогда настоящий?
Сойер молчал. Ее губы... Розовые лепестки, мед и лимон. О Господи, с каким удовольствием он показал бы ей, что такое настоящий поцелуй!
– Сойер?
– Я больше не хочу говорить о поцелуях! Поцелуи и заборы... это вещи несовместимые.
Он собрал инструменты и пошел туда, где лежали срубленные деревья. Сафиро – за ним. Сапфир у нее на груди раскачивался из стороны в сторону.
– Сойер, зачем ты меня поцеловал и сделал мне качели, если я тебе не нравлюсь?
– Что? Я не говорил, что ты мне не нравишься.
– Значит, я тебе нравлюсь?
Сойер бросил инструменты около сваленных бревен.
– Ты мне нравилась пять минут назад. Он взял пилу и начал отпиливать сук.
– Но если я тебе нравлюсь, почему же тогда ты не хочешь помочь моим людям?
– С чего ты взяла, что одна из женщин на портретах твоя мать? – сменил Сойер тему.
– Я не хочу говорить про эти портреты...
– Да? Ну а я не хочу говорить про твоих стариков. Мы квиты.
Сафиро сорвала с поваленного дерева листочек.
– У моего отца было много любовниц, и иногда они дарили ему свои портреты. Конечно, мне неизвестно, все ли его женщины на этих портретах, так что, возможно, моей матери среди них и нет. Мама подбросила меня отцу, когда мне был всего месяц от роду. Дедушка рассказывал, как это было. Однажды ночью они спали у костра, но проснулись от крика младенца и нашли рядом с лагерем корзинку. В корзинке была записка моему отцу. В ней говорилось, что я его дочь. Я очень похожа на отца, только глаза у меня другого цвета. Банда вырастила меня. Обо мне всегда хорошо заботились. Они и дальше будут заботиться, если только ты позанимаешься с ними и научишь их...
– О Господи, с меня хватит! Прекрати, слышишь? Если ты еще раз попросишь меня обучить твоих старикашек, я...
– Если бы ты выслушал, зачем мне нужна твоя помощь, ты бы...
– Чтобы защищаться. Ты уже говорила об этом в тот день, когда впервые рассказала мне о своей бредовой идее. Но от кого вам защищаться, черт возьми? И потом, у вас есть сторожевая пума. Если Марипосы вам недостаточно, можете подключить к делу Джинджибер.
Луис! Сафиро вздрогнула. Этот человек скоро будет здесь, и надо, чтобы Сойер все понял!
– Сойер...
– Никто не найдет Ла-Эскондиду, Сафиро. Если бы я тогда не видел, как ты сюда вошла, я бы в жизни не заметил ваш потайной ход. Черт, да легче найти источник вечной молодости, чем это убежище чокнутых преступников!
Девушка нахмурилась:
– Источник вечной молодости?
Сойер решил отвлечь ее рассказом про этот источник.
– Да, источник вечной молодости. Понимаешь, был такой парень, его звали Понсе де Леон. Он плавал по всем морям в поисках этого источника...
– Хватит, Сойер.
– ... вечной молодости. И он... Хватит? Я только хотел рассказать тебе про источник...
– Нет, ты хотел, чтобы я забыла про своих стариков. Думаешь, у меня сквозняк в мозгах?
«Как ловко она умудряется перевирать поговорки!»
– Нет, но мне часто кажется, что у тебя ветер в голове. Послушай, Сафиро. – Он отложил пилу и коснулся щеки девушки. – Я думаю, тебе не о чем беспокоиться. Если даже кого-то случайно занесет в Ла-Эскондиду, то через пять минут этот несчастный убежит отсюда сломя голову.
