– Нет, описания, конечно, не составлю. Могу только под вашу диктовку печатать.
Максимов оторвался от своей работы и бросил на Марьяну усталый взор. Марьяна тоже подняла свои пушистые ресницы, и смело посмотрела на него. Взгляды их встретились. Доктор увидел лицо Марьяны, обрамленное завитками белокурых курчавых волос с отдельными прядями более темного, золотистого цвета. Он вспомнил, что недавно именно ей смотрел вслед, когда она мелкими шажочками семенила по длинному коридору. Тогда его внимание поразила её удивительно тонкая талия и неожиданная роскошь широких женственных бедер, но он не видел её лица. Теперь, поздним вечером в ординаторской, его ошеломил неутоленный блеск её светло-голубых глаз.
Максимов быстро вышел из-за стола и подсел к Марьяне.
– Так, может, чайку? – неуверенно раздался в тишине его голос.
– Нет, не стоит, – мягко сказала Марьяна и медленно провела пальцами по его руке.
Максимов обхватил лицо Марьяны обеими руками и жадно приник к её губам. Дальше все между ними происходило так слаженно, словно они были давно знакомы и не раз уже предавались спонтанному сексу. Диван в ординаторской порадовал своей обширностью и мягкостью, избавляя новоявленных любовников от замешательства и неудобства. Марьяна уверенно дарила свое тело Максимову, а он наслаждался созерцанием линий её фигуры, обворожительных бедер и прелестных полусфер нежных ягодиц.
В этот декабрьский вечер Марьяна испытала острое ощущение физического счастья. Через час она спокойно поднялась, оправилась и мило улыбнулась Максимову, словно давая ему понять, что между ними не случилось ничего постыдного и порочного.
– Как вас… тебя зовут? – хрипло спросил он.
– Марьяна.
– Красивое имя, – отметил он. – А я Владимир.
– Благородное мужское имя. Будем знакомы, – сказала Марьяна. – Я пойду.
У выхода она остановилась и лукаво добавила:
– А дверь-то была незапертой.
– Черт! – весело выскочило у Владимира.
– Я пошла. Всего хорошего. Не забудьте выключить компьютер.
Марьяна вернулась в палату с легким сердцем. В эту ночь она безмятежно уснула.
* * *
Виктору не спалось. Ему не хватало Марьяны. Он бывал у неё и сына в больнице почти каждый день, но дома тосковал по её податливому, любимому телу и ласковому шепоту. Дело заключалось даже не в сексе, вернее, не только в нем. Виктор так сроднился с женой, так привык к ее плавным движениям и певучему голосу, что каждый день без неё лишался для него тихой житейской прелести. Только рядом с Марьяной он засыпал без терзаний. Лежа в одиночестве, он ловил себя на том, что страшится своих навязчивых, кошмарных снов. Стоило ему немного забыться, как из глубин подсознания всплывали тяготящие воспоминания об Афганистане. Мозг возбуждался, будто в нем проплывали ужасающие кадры военной кинохроники. И раньше порой случалось, что из его горла вырывался вопль, больше похожий на исступленный рык, а тело становилось горячим и покрывалось испариной. Тогда Марьяна гладила его в темноте, баюкала, как ребенка. Именно такой простой женской лаской не однажды излечивала она его.
Нет, Виктор никогда не был трусом. Но разве не противоестественно, когда тебе только исполнилось девятнадцать лет, и каждая твоя клеточка стремится жить и любить, столкнуться лицом к лицу с жестокой бессмыслицей смерти? Вчера мать кормила тебя оладьями и подавала чистую рубашку, а сегодня ты заброшен на чужбину, дышишь гарью, глотаешь песок и собственный соленый пот. Тебе дали в руки автомат и приказали стрелять. Вначале тебя мутит и тошнит, но вскоре ты понимаешь, что все же лучше стрелять, пока не убили тебя самого. И ты бежишь по афганской деревне и палишь, палишь… Из горла бесконтрольно рвется наружу крик. Ты кричишь, значит, ты жив. Вот потому-то он иногда орал по ночам, чтоб ощутить, что жив.
Виктор вернулся домой с незначительными ранениями и искренне считал себя счастливчиком. Многие ребята остались инвалидами или вовсе сложили свои молодые головы! А он, Виктор, целехонек, женат на самой замечательной женщине на свете и имеет сынишку. Конечно, ему иногда докучают эти ночные кошмары, но чем больше двигаешься и что-то делаешь днем, тем крепче и спокойнее спится. Виктор не любил сидеть без дела и не выносил сиротливой тишины. Ему нравилась веселая возня с сыном, громкая трескотня телевизора, щебетанье тещи, разглагольствования умного Сержика. Он знал, что они считают его простаком, не способным разбираться в некоторых тонкостях. Ну и что, он на них не в обиде. Виктор, в свою очередь, полагал чудаком Сержика, который на ползарплаты выписывал толстые журналы. Каждому – свое. Его все устраивало, ему всего хватало, лишь бы Марьяна была довольна. Только это его и заботило.
Нет, не был Виктор Гордеев трусом. Родина даже наградила его за проявленную солдатскую храбрость, и он никогда не считал, скольких сумел убить. Главное, что сам цел. А лишать жизни других оказалось несложно. Некоторым отморозкам и вовсе бы жить ни к чему.
А от некоторых смертей даже выходит польза для живых. Вот и тетушка Майя умерла, а квартира её осталась. Наследство. Прибыток.
Он её не убивал. Рано утром Виктор завез ей лекарство, как обещал. Поболтал с ней немного, доставил радость Майе Ивановне. На кухонном столе Виктор оставил большой пакет, словно забыл свою ношу невзначай. Там лежал масляный торт, кулек шоколадных конфет и бутылка вина. Он знал, что она не устоит. Майка всегда слыла обжорой и лакомкой. При нем она вставала, чтобы пойти в туалет. В это время Виктор вынул телефонную розетку из гнезда. Вскоре он ушел, предоставив Майю Ивановну заботам её ангелов-хранителей. Вот и все.
Утро было хмурое, ветреное. Порывы ветра колко хлестали по щекам. В такие часы либо нежатся под теплым одеялом, либо спешат по своим делам, кляня погоду и не замечая ничего вокруг. Вот и его никто не приметил.
И все же Виктор удивился, когда узнал о смерти тетушки. Уж очень живучей она казалась, несмотря на все её жалобы и анализы. Такие, говорят, всех здоровых переживут.
* * *
Светлана родилась восьмого декабря. Анна заранее купила для неё шелковый эксклюзивный платок с ручной росписью, но ей хотелось как-то еще удивить подругу. Именно в этот день она предложила ей заглянуть к Ивлеву в мастерскую.
– Отвлекись от своих забот, пообщайся с представителем богемной братии, – сказала Анна Светлане. – Мы недолго, только картины посмотрим. Успеешь еще дома родне стол накрыть.
Ивлев был польщен вниманием двух красавиц. Светлана разглядывала его полотна с такой свежей непосредственностью, что Эдуард был растроган. Анна от души забавлялась, наблюдая за ними и потягивая сухое вино.
– Рассматривание занимательных картинок – древнейшая страсть человечества, Светочка, – поучительно толковал Ивлев. – Картины воздействуют на интеллект, на сердце и душу зрителя.
– Потрясающе! – Светлана не стеснялась своих эмоций. Она сама упивалась ими. – Анька, ты как живая! Да, Эдик, увековечили вы мою подругу!
