— Я хочу к маме, — сказал он через минуту, и Аллегра кивнула.
— Пойдем найдем твою маму, — сказала она, взяв мальчика за руку.
Позже, когда Лючио уже спал, она поговорила с Бьянкой и объяснила, что случилось.
— И он видел?.. — Лицо Бьянки побледнело. — Мой бедный мальчик! И все это время он держал это в себе?
— Он считает себя виноватым, — объяснила Аллегра. — И ему надо пройти курс психотерапии, чтобы принять и примириться с тем, что случилось.
Бьянка кивнула.
— Ты думаешь… со временем… — прошептала она.
— Я думаю, психотерапевт ему поможет, — сказала Аллегра, стараясь говорить бодро, хотя сомнения мучили ее.
Разве способен человек принять трагические ошибки прошлого и двигаться дальше? Жить и снова любить?
Они сидели молча, пока не стало темнеть и горы закутались в темно-лиловую дымку сумерек.
— Пожалуй, мне надо съездить в Милан, — сказала Аллегра, — и поговорить с доктором Спери. Он известный психиатр и может порекомендовать, как дальше лечить Лючио.
Бьянка кивнула.
— Конечно, делай то, что надо.
— Как ты думаешь, когда вернется Стефано? — Аллегра постаралась задать этот вопрос безразличным тоном.
— Он не сказал, — печально улыбнулась Бьянка. — Он выглядел ужасно этим утром, как будто совсем не спал.
Аллегра кивнула.
— И я тоже плохо спала, — призналась она.
— Что случилось? Ты влюблена?
Аллегра долго молчала. Да, они любили друг друга. Она верила — ей пришлось поверить, — что Стефано любит ее. В конце концов она пожала плечами и грустно улыбнулась.
— Иногда, — сказала она, — одной любви недостаточно.
На следующее утро она уехала в Милан. Бьянка отвезла ее на железнодорожную станцию. Лючио сидел на заднем сиденье — в первый раз за долгое время он согласился выехать из дома, — и Аллегра радовалась этому.
Она позвонила доктору Спери, как только приехала в Милан, и он согласился выделить ей час, чтобы поговорить о Лючио.
Придя в его кабинет, Аллегра обрисовала всю ситуацию и рассказала о прогрессе, который наметился у Лючио.
— Бедный мальчик, — сказал доктор, выслушав ее. — Страдать так долго и так молчаливо.
— Мне кажется, он нуждается в более интенсивной терапии, которую я не могу обеспечить, — откровенно призналась Аллегра.
— Вы совершили чудо, Аллегра, и уже не первый раз, — с улыбкой произнес доктор Спери. — Я потрясен.
Аллегра коротко рассмеялась.
— Это не я, доктор Спери. Это дети. Наступает момент, когда они уже не в силах справиться со своими подавленными эмоциями и воспоминаниями, и в это время я оказываюсь рядом.
— Думаю, что дело не только в этом.
Аллегра в глубине души сама удивлялась тому, что произошло. Как ей удавалось помогать таким детям, как Лючио, когда она сама так долго подавляла в себе свое истинное «Я»?
Но теперь все должно измениться. Она не будет больше убегать, не будет больше прятаться. Она посмотрит правде в лицо и будет двигаться дальше.
Выйдя от доктора Спери, она взяла такси и отправилась в тихий фешенебельный пригород, застроенный высокими элегантными особняками. Здесь жила ее мать.
Аллегра нажала на дверной звонок слегка дрожавшим пальцем. Она не знала, дома ли мать, и даже не знала, хочет ли видеть ее.
Через секунду она услышала за дверью шаги. Кто это был? Раздраженная горничная, надушенный любовник или сама мать?
Дверь открыла сама мать. Она постарела за эти семь лет, но выглядела безупречно: платиновые волосы, искусно подтянутое лицо, длинные ноги, изящный маникюр.
Ее тонкие красные губы изогнулись в насмешливой улыбке.
— Ну, ну, — сказала она. — Блудная дочь вернулась.
— Привет, мама, — сказала Аллегра. — Можно войти?
— Конечно, — мать приглашающе махнула рукой.
Аллегра вошла в изысканную гостиную, и мать, указав ей на антикварный стул, уселась на белый кожаный диван.
— Я пришла, — сказала Аллегра, глядя, как мать закуривает сигарету и выпускает тонкую струйку дыма, — чтобы помириться с тобой.
Мать еще раз затянулась сигаретой.
— Очень трогательно.
— Я злилась на тебя и папу долгое время. И только совсем недавно поняла, насколько сильно злилась, и решила исправить это.
Тонкие брови матери недоуменно изогнулись.
— По-моему, это очень удобно, — колко произнесла она, — возлагать вину на других людей за свои собственные ошибки.
Аллегра неотрывно смотрела на нее.
— Что ты хочешь сказать?
— Неужели ты серьезно можешь обвинить меня в том, — продолжала мать, — что сбежала семь лет назад от своего бедного жениха? — Улыбка ее была такой злобной, что Аллегра почувствовала себя оскорбленной.
— Нет, конечно нет, — сказала она, помедлив. — Я отвечаю сама за свои поступки. Я сама приняла решение, даже если ты и подтолкнула меня в этом направлении. Я почти уже вернулась…
— Но ты не вернулась, — оборвала ее Изабель. — Аллегра, ты думала, что Стефано — это рыцарь в сверкающих доспехах. Когда ты поняла, что ошиблась, то покинула его. Все очень просто.
— Нет, не просто! — возразила Аллегра. — Брак был тщательно спланирован, и все скрывали это.
— Неужели? А ты действительно думала, что Стефано появился на твоем восемнадцатилетии по мановению волшебной палочки? И захотел танцевать с тобой — трогательной неказистой девочкой?
Аллегра заставила себя прямо взглянуть в злые глаза матери.
— Да, — сказала она. — Теперь я понимаю, насколько была тогда наивной, но никто не сказал мне об этом.
— А зачем? — холодно произнесла Изабель. — Стефано был внимателен к тебе, добр и предупредителен. Возможно, он и не любил тебя, но любовь пришла бы со временем.
— Почему ты не сказала мне об этом тогда? — воскликнула Аллегра. — Ты побудила меня бежать. Воспользовалась ситуацией, чтобы опозорить отца. Зачем?
— Потому что он изводил меня каждый день со времени нашей свадьбы, — бросила Изабель, и в голосе ее прозвучала боль, которую Аллегра никогда прежде не слышала. — А я опозорила его перед сотнями гостей, и он обливался потом в своем фраке! Это был прекрасный момент!
— О чем ты говоришь? — потрясенно прошептала Аллегра. — Ты обещала передать мою записку Стефано перед свадьбой! Отец не должен был терпеть такого публичного позора…
Изабель пожала плечами.
— Я передумала.
— Что?! Ты хочешь сказать, что Стефано отправился в церковь, полагая, что я уже там? Что он ждал меня?
