Я не могла произнести ни слова. Что за женщина была Джулия? Как моя мать? Моя мать убила, чтобы получить наследство. Джулия убила из мести. Неужели я стану такой же? Нет, конечно же, нет. Мой путь будет лучше, гораздо лучше, а она будет жить и страдать, страдать, страдать.
— Прости, — удрученно сказала я, мне было так жаль его, что я поцеловала его в щеку. — Но у тебя могут еще быть дети. Ты можешь опять жениться.
Я обняла его, но он только покачал головой.
— Забудь Джулию! — воскликнула я, обвивая руками его шею и прижимаясь к нему. — Разве ты не говорил мне, что надо простить и забыть? Прости себя и забудь, что случилось с Джулией. Я помню папу и маму, они всегда ласкались и целовались. С младенчества я знаю, что мужчину надо ласкать и целовать. Я всегда замечала, как мама успокаивала папу, когда он был не в духе. Она смотрела на него нежно, целовала и гладила.
Я откинула голову и улыбнулась ему, как мама улыбалась папе.
— Расскажи, как невеста должна вести себя в брачную ночь. Я не хочу разочаровать своего жениха.
— Ничего такого я рассказывать не буду!
— Тогда я просто представлю себе, что ты мой жених, а я только что вышла из ванной, где раздевалась. Или, может, лучше я разденусь прямо перед тобой? Как ты думаешь?
Он откашлялся и попытался меня отодвинуть, но я обвила его как плющ.
— Я думаю, тебе пора отправляться спать и оставить все эти игры.
Я не шелохнулась. Я целовала его снова и снова, и скоро он начал мне отвечать. Я чувствовала, как наполняется теплом его плоть, но вдруг его губы напряглись в жесткую линию, руки его, лежавшие на моих плечах и коленях, сжались. Он встал, держа меня на руках, и направился к лестнице. Я подумала, что он собирается отнести меня к себе в комнату и любить меня там, я была смущена и напугана, но в то же время страстно желала этого. Но он отправился прямо в мою комнату и там около моей узкой кровати заколебался. Он прижал меня к груди и держал так долго-долго, а дождь все стекал и стучал по оконному стеклу. Казалось, Пол забыл, кто я, а его щетинистая щека терлась о мою: он теперь ласкал меня щекой, а не руками. И опять, как всегда, я заговорила и испортила все.
— Пол. — Мой робкий голос вывел его из каких-то глубоких грез, которые, если бы я промолчала, привели бы меня к тому вечно подавляемому экстазу, о котором так мечтало мое тело. — Когда мы были заперты наверху, бабушка всегда называла нас дьявольским отродьем. Она говорила, что мы семена зла, посаженные в дурную почву, и ничего хорошего из нас не выйдет. Поэтому мы никогда не знали, кто мы, имеем ли мы право жить. Неужели то, что наша мать вышла замуж за своего дядю, который был всего на три года старше нее, так ужасно? Ни одна чувствующая женщина не могла бы устоять против него. Я бы не устояла. Он был, как ты. Дедушка с бабушкой считали, что наши родители совершили страшный грех, поэтому они презирали нас, даже близнецов, которые были такими крохотными и милыми. Они называли нас нечистыми. Неужели они были правы? Правы, пытаясь уничтожить нас?
Я сказала именно то, что вернуло его к реальности. Он быстро отпустил меня и отвернулся, так что я не могла видеть его глаз. Я терпеть не могла, когда люди прятали от меня глаза, чтобы я не увидела правды.
— Я думаю, что твои родители очень любили друг друга и были молоды, — сказал он странным, напряженным голосом, — так любили, что не задумывались о будущем и о последствиях.
— О! — закричала я в ярости. — Ты думаешь, дедушка с бабушкой были правы, и мы — порождение зла!
Он резко обернулся ко мне, его мягкие, чувственные губы были приоткрыты, он был взбешен.
— Не переиначивай моих слов в угоду своей жажде мести. Никакая причина не оправдывает убийства, если это не самозащита. Ты не порождение зла. Твои дед с бабкой были фанатиками, им следовало научиться принимать все как есть и пытаться сделать все возможное. А им было чем гордиться — четырьмя внуками, которых подарили им твои родители. И если твои родители вступили в игру, родив четверых детей, то я считаю, они ее выиграли. Господь был на твоей стороне и дал тебе слишком много красоты и умения ее ценить и, возможно, чересчур много талантов. И вот мы видим юную девушку, которую обуревают взрослые чувства — совсем ей не по возрасту и не по силам.
— Пол?..
— Не смотри на меня так, Кэтрин.
— Я не знаю, как я смотрю.
— Немедленно спать, Кэтрин Шеффилд!
— Как ты назвал меня? — спросила я, когда он уже направлялся к выходу. Он улыбнулся.
— Это была не оговорка по Фрейду, не думай. Доллангенджер — слишком длинное имя. Шеффилд подходит гораздо лучше. Мы можем официально оформить перемену фамилии.
— Ой. — Меня мутило от разочарования.
— Послушай, Кэтрин, — сказал он стоя в дверном проеме. Он был такой огромный, что загораживал свет из коридора.
— Ты играешь в опасную игру. Ты пытаешься соблазнить меня, а устоять против тебя трудно. Но в моей жизни ты, как дочь и ничего больше.
— В тот день, когда ты хоронил Джулию и Скотта шел дождь?
— Какая разница? Когда ты хоронишь того, кого любишь, всегда идет дождь. — И он ушел, быстро прошел по коридору до своей комнаты и захлопнул за собой дверь.
Итак, я пыталась дважды и оба раза была отвергнута. Теперь я могла вольно идти беззаботным, безоглядным путем дальше, и танцевать, танцевать, пока не достигну вершины. И это уж докажет маме, которая умеет только вышивать и вязать, кто умнее и талантливее. Она увидит, кто получает наследство, не продавая себя и не опускаясь до убийства, чтобы его получить.
Обо мне узнает весь мир! Они будут сравнивать меня с Анной Павловой и говорить, что я лучше. Она придет на прием, устроенный в мою честь, и с ней будет ее муж. Она будет выглядеть старой, увядшей, уставшей, а я буду молода и свежа, и ее драгоценный Барт подойдет ко мне, посмотрит на меня с восхищением и поцелует руку. «Вы — прекраснейшая из женщин, которых я когда-либо встречал, — скажет он, — и талантливейшая». И по одним глазам я пойму, что он любит меня, любит в десять раз сильнее, чем любил ее. И когда он будет моим, а она останется одна, я скажу ему, кто я, и он сначала не поверит. А потом поверит. И возненавидит ее! Он лишит ее всех ее денег. На что они пойдут? Тут я задумалась. Куда пойдут деньги, если их забрать от мамы? Обратно к бабушке? Они не достанутся нам — Крис, Кэрри или мне, потому что как Фоксворты мы просто не существуем. Тогда я сама себе улыбнулась, вспомнив о четырех свидетельствах о рождении, которые я нашла зашитыми под обивку одного из старых чемоданов. Я рассмеялась. Ой, мама, какие же ты глупости иногда делаешь! Только представьте себе, спрятала свидетельства о рождении! С ними я могу доказать, что Кори существовал, а иначе бы это было просто ее слово против моего, если только полиция не отправится в Гладстон и не найдет врача, который принимал роды. А еще была наша старая няня, миссис Симпсон и Джим Джонстон. Надеюсь, никто из них не переехал, и они все еще помнят четыре дрезденские куколки.
