Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
– Верно. И для этого в душе должен быть некоторый запас спокойствия и тишины.
– Как сказал кто-то из русских – не помню кто именно, но ты всегда цитируешь русских, когда пытаешься объяснить свою точку зрения, Чик. Вдобавок тебе еще нужно устраивать свою жизнь – то есть личную жизнь. Поэтому ты сам не заметил, как оказался хозяином этого дома, трехсотлетних кленов, зеленых ковров и каменных стен. Либеральный уклад нашей страны позволяет тебе быть свободным и счастливым в личной жизни, а не подвергаться ежедневным мукам. Но дни летят вперед галопом, и жена явно вознамерилась разрушить твои планы на спокойную самореализацию. Для такого… э-э-э… положения дел должно быть специальное русское выражение… Впрочем, я вижу, чем берет Вела. Какой шик, какой стиль, да и фигура первый сорт.
Поначалу Равельштейн отзывался о Веле с большой осторожностью, боялся ее обидеть. Он хотел, чтобы мы все ладили, и слушал ее очень внимательно, с живым интересом. Он снисходил до нее – и проделывал это виртуозно, как Ицхак Перлман играл бы детские песенки маленькой девочке. Свое истинное мнение он оставлял в стороне. Когда в Париже он ворвался в нашу комнату, ему казалось, что между ними с Велой по-прежнему действует entente cordiale[14]. Однако он никогда не лгал себе на этот счет и аккуратно вел в голове дневник сделанных наблюдений.
Потом мы с ним стали друзьями – близкими друзьями, – а дружба невозможна без понимания. Я мгновенно понимал его, он – меня. Помнится, во время того разговора он откинул свою лысую голову на спинку стула. Размеры его крупного, приятного, морщинистого лица невольно наводили на мысли о мощных шейных и плечевых мускулах, потому что ноги у него были тощие и слабые. Их хватало только на то, чтобы выполнять свое предназначение – и волю хозяина.
– Казалось бы, что может быть проще, чем построить нормальные отношения с женщиной. Но ты не ищешь легких путей. И в один прекрасный день обнаруживаешь, что вся твоя жизнь превратилась в попытку угодить. Однако этой женщине нельзя угодить – по крайней мере, ты не способен. К счастью, – продолжал Равельштейн, – у тебя есть призвание. Поэтому все остальное – мелочи, суета, записки на полях. Так что в вашем случае речи о настоящем сексуальном рабстве или психопатологиях не идет. Бремя страстей человеческих, ага. Вероятно, ты просто так развлекаешься – на фоне идиллической зелени Белых Гор предаешься невинным сексуальным пыткам.
– С тех пор как ты ворвался в нашу спальню в Париже, она то и дело говорит, что мы с тобой – отличная пара.
Тут он резко умолк и нахмурился. В воцарившейся тишине я увидел, как новая информация «обрабатывается» его мощным мозгом (я говорю это без тени иронии). Несомненно, Равельштейн обладал незаурядным умом. Он был основателем нового направления, целой школы. В глазах нескольких сотен людей в Америке, Англии, Франции и Италии он был именно основателем школы. Он рассказывал французам о Руссо, итальянцам о Макиавелли и т. д.
Помолчав немного, он изрек:
– Ха! Под отличной парой она имеет в виду то, что я думаю? И она говорит это спустя столько лет брака?.. Напомни, сколько вы женаты?
– Двенадцать полных лет, – ответил я.
– Двенадцать лет! Какая жалость. Звучит, словно тюремный срок. И ведь ты, вдобавок, – верный муж. Добросовестно тянул лямку, не пытаясь даже подать заявление на досрочное освобождение.
– Я был занят работой, которая требовала полной самоотдачи, – ответил я. – По утрам она одевалась, красилась, а затем разглядывала свои волосы, лицо и фигуру в трех разных зеркалах – в гардеробной, в нашей ванной и в гостевой уборной. Затем, хлопнув дверью, уходила. Я страдал наполовину от головной боли, наполовину – от сердечной. Это отлично помогает сосредоточиться.
– Она совершенно не умеет одеваться, – заявил Равельштейн. – Все эти странные материалы и ткани… Что там она носила в прошлом году? Страусиную кожу?.. И в конечном итоге она обвиняет тебя в сексуальной связи со мной! А ты что?
– Я расхохотался. Объяснил, что даже не знаю, как это делается – и в силу возраста не готов учиться. Мне это все показалось шуткой. Но она, похоже, не поверила…
– Она и не могла поверить. У нее слишком много сил ушло на одно то, чтобы выдумать это нелепое обвинение. Умственные способности Велы в этой сфере крайне ограничены – хотя в научном мире, говорят, она большой человек.
Не сомневаюсь, эти сведения поступили Эйбу по телефонной сети. Жаль, старое выражение: «у него больше связей, чем у распределительного щитка» давно сгинуло под лавиной словечек и присказок, появляющихся каждый день вместе с развитием технологий связи.
Равельштейн наводил справки о Веле по всему миру и готов был поведать мне куда больше, чем я хотел знать. А я не хотел знать настолько, что готов был заткнуть уши и зажмурить глаза. Впрочем, в моем возрасте сложно оставаться наивным. Современная наивность на девять десятых – просто неприятие порока, нежелание подвергаться влиянию всего, что читаешь, слышишь и видишь. Любовь к скандалам и интригам делает человека хитрым и изобретательным. Вела была изобретательной в своей науке и непорочной в своем поведении.
Близкий друг Равельштейна неизбежно узнавал куда больше, чем мог переварить. Однако человеческая психика многослойна, и есть в ней такие уголки, где по-прежнему царит Средневековье. А то и эпоха фараонов или Ура Халдейского. Равельштейн поведал мне о связях Велы с людьми, про которых я ничего до сих пор не знал. Он сказал, что готов поименно перечислить моих соперников, но я не пожелал слушать. Поскольку Вела меня не любила, я – с присущей мне биологической находчивостью – спрятался от происходящего за письменным столом и принялся заканчивать давно откладываемые в долгий ящик проекты, при этом цитируя про себя Роберта Фроста[15]:
Но должен я вернуться в срок.
И до ночлега путь далек.
Временами переиначивая эти строки:
Но должен я вернуться в срок,
И не один испечь пирог.
Шутку придумал я сам, не Фрост – тот был сентенциозным стариком, любившим поговорить о себе, своих делах, достижениях и победах. Безусловно, он умел продвигать себя на рынке. Эдакий гений пиара. Тем не менее он обладал еще и редким литературным талантом.
Весть о предполагаемой измене Велы выбила меня из колеи. Я до сих пор теряю почву под ногами, когда вспоминаю рассказ Равельштейна о ее многочисленных интрижках. Почему летом было столько научных конференций? Почему она никогда не оставляла мне телефонных номеров, по которым с ней можно связаться? Разумеется, он бы не обратил внимания на эти факты, будь они единичными. Как я уже говорил, Равельштейн обожал сплетни, и его друзья получали бонусные очки за особо пикантные истории. Я никогда не питал надежды на то, что из соображений такта и корректности он закроет глаза на мою личную жизнь. Меня не очень-то это волновало. Когда дело доходит до чужих тайн, люди становятся гораздо умнее обычного. Чужие тайны дают власть. Остановить или усовестить таких людей невозможно. Сколько бы лабиринтов ты ни выстроил, тайное все равно становится явным. Конечно, я понимал, что Равельштейну плевать на сами эти «тайны».
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
