Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
Поскольку величественное здание парламента находилось как раз напротив нашего посольства, и штаб-квартира Генерального штаба также была недалеко, здание германского посольства оказалось в районе величайшей стратегической важности…
После довольно тревожной ночи мы были готовы к худшему, и с 8 утра ждали первого взрыва. Но в 8.30 было по-прежнему тихо, и в 9 часов мы осторожно поднялись наверх, на крышу, чтобы оценить обстановку. С этой удобной точки мы смогли заметить небольшие фигурки, слезавшие по одному с куполов парламентского здания. Очевидно, мятежники капитулировали».
Где же это место, с которого так хорошо было видно купол здания японского парламента, построенного, кстати говоря, по образу и подобию берлинского Рейхстага? Оно находилось недалеко от уже хорошо знакомого нам отеля «Санно», откуда начал свою жизнь в Японии Рихард Зорге и где мятежники устроили свой штаб, а сегодня зажато узкими и широкими дорогами, высокими охраняемыми заборами, стекающими с высот храма Хиэ-дзиндзя к императорскому дворцу. Весь этот район поглощен теперь почти бесконечным комплексом зданий современного японского парламента, хотя историческое здание японского «рейхстага» по-прежнему возглавляет этот довольно безликий архитектурный ансамбль. Увы, здание посольства, возможно, проекта Джошуа Кондера — «главного архитектора» мэйдзийского Токио — старый, красного кирпича с белой отделкой особняк, напоминающий здание Токийского вокзала или музей Мицубиси в Маруноути, уже давно снесен. На месте, где раньше располагался оплот нацизма и место службы «Рамзая», выстроен комплекс зданий парламентской библиотеки, и, глядя на него, представить картинку семидесятилетней давности довольно сложно. А жаль — место это знаковое, доктор Зорге проводил здесь много времени, и проводил так, что японские дипломаты только диву давались. Ганс Мейснер воспоминал: «Как секретарь посольства, я выполнял обязанности начальника протокольной службы, должен был следить за соблюдением этикета на приемах и ведал их организацией. С этим у меня никогда не было хлопот. А вскоре после того как Отт стал послом, в Японию приехала одна из русских княгинь, близкая родственница русского императора Николая Романова. Теперь она жила в Германии и стала немецкой подданной, а поэтому наше посольство должно было позаботиться о ней. Во время визита княгини в Токио с ней произошел удивительный случай в нашем посольстве. Княгиня была приглашена на официальный прием. Был приглашен и Зорге. После обеда гости вышли из-за стола и группами разошлись по фойе.
Я заметил, что Зорге о чем-то строго говорит княгине. Мне показалось, что разговор не очень нравится гостье, и я решил помешать ему. Однако меня срочно вызвали к телефону, и мне не удалось сделать того, что я хотел.
Возвращаясь в фойе, я чуть было не столкнулся с княгиней в прихожей. Она быстрыми шагами направлялась к лестнице в свою комнату. По лицу ее текли слезы. Я, наверное, вскрикнул от удивления; помню, она приложила руку ко лбу и жестом показала мне, что не хочет ни о чем разговаривать. Я еще смотрел ей вслед, когда она вдруг остановилась, потом подошла ко мне и раздраженно сказала: “Это ужасно. Как он смеет так говорить!” Больше она не произнесла ни слова и только попросила меня никому не рассказывать о том, что я видел и что она тогда сказала. Сославшись на головную боль, она ушла к себе в комнату, а я вернулся в фойе и передал послу, что княгиня, почувствовав себя немного нездоровой, ушла к себе.
Мой взгляд остановился на Зорге. Он нервно ходил взад-вперед по залу, лицо его было злым. Тогда я подумал, что он сделал княгине какое-то оскорбительное замечание, которое привело к взаимной вспышке гнева. Теперь я понимаю, почему тогда так нервничал Зорге. Всем было хорошо известно, что княгиня ненавидит коммунистов. Зорге, тоже зная об этом, по-видимому, умышленно напомнил ей о судьбе ее семьи и, может быть, даже попытался оправдать действия большевиков. По-моему, именно это и вызвало столь болезненную реакцию у княгини. А поведение Зорге в тот момент, когда я, проводив княгиню, вернулся в фойе, видимо, можно объяснить как сожаление о том, что он зашел так далеко в своем разговоре с княгиней.
… Теперь я сознаю, что если бы тогда официально доложил кому следует о поведении Зорге, то княгиня наверняка подтвердила бы все мной сказанное. Но Зорге везло даже тогда, когда другой на его месте обязательно бы оказался в беде из-за допущенной ошибки».
Мысль о том, что Рамзаю везло как раз потому, что никто не ждал от иностранного шпиона такого поведения, известна. Но повторю еще раз: дошедшие до нас описания поведения Зорге в быту — и дома, и даже, как видим, на дипломатических приемах, неизбежно приводят исследователей к выводу, что такое везение было четко рассчитанным психологическим приемом. Акцентируя на людях те свойства своей натуры, стороны характера, которые были ему присущи в значительно меньшей мере, чем казалось окружающим в Токио, Зорге добился того, что ему стали многое прощать, а на его выходки смотрели сквозь пальцы и немецкие дипломаты, и японские полицейские. То, что в действительности разведчик не был «ухарем-донгуаном», понятно из его послужного списка и особенностей карьеры. Каждый день его службы в Коминтерне и в советской военной разведке, работы в науке и в журналистике подтверждал то, что доктор Зорге прежде всего был серьезным специалистом, пропагандистом, вербовщиком, аналитиком. Более того, в китайский период его работы в разведке советский резидент допускал промахи в конспирации, на что ему было указано и из-за чего отчасти он был отозван в 1932 году в Москву. Урок не прошел даром: виновник внимательнейшим образом разобрался как в себе, так и в особенностях работы на Дальнем Востоке. В Японию он прибыл не только подготовленным как журналист-международник, но и как разведчик со своей уникальной, а потому — и практика это подтвердила — нераскрываемой моделью поведения. Причем никто особо не удивлялся, когда Зорге мгновенно снимал со своего украшенного многочисленными шрамами лица маску невыдержанного пьянчуги и становился вдумчивым исследователем, заставившим квартиру тысячью томов высоконаучных книг, или внимательным, тонким репортером. Так происходило, например, в следующем главном месте его работы — в штаб-квартирах информационных агентств Домэй, Дэнцу, ДНБ и многих других средств массовой информации, работавших в те годы в Японии.
Свидетельствует американский журналист О. Томпсон: «с 1936-го по лето 1941 года я находился в Токио в качестве корреспондента Юнайтед пресс. Мой корпункт находился на седьмом этаже здания агентства Дэнцу. В том же коридоре располагались рабочие помещения Немецкого телеграфного агентства (ДНБ), агентств Гавас и Ассошиэйтед Пресс. Зорге часто заходил к своим коллегам из ДНБ. Я встречал его и на японских пресс-конференциях… Несмотря на наше поверхностное знакомство, Зорге мне нравился. Он был дружелюбным, отзывчивым парнем….Мне особо запомнился один случай. Японская полиция приставил к Зорге агента для постоянной слежки, как это она проделывала со многими из нас. Однажды этот агент пришел в корпункт, чтобы поболтать с моим помощником-японцем. Последний сказал мне, что прибывает в радостном настроении, так как Зорге попал в мотоциклетную катастрофу и в настоящее время находится в больнице Сен-Люк, отчего у полицейского высвободилось время для личных дел (то есть Зорге встречался с Одзаки, а потом передавал «отчеты» Клаузе-ну под присмотром тайной полиции? — А.К.). Я отправился в больницу, где узнал, что Зорге получил незначительные травмы и уже выписан. Когда я сказал об этом полицейскому, он пулей вылетел из комнаты, спеша вновь занять свой наблюдательный пост. Мне кажется, что за Зорге следили гораздо интенсивнее, чем за большинством из нас».
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
