Возвращаясь в основной корпус, Курбанов уже мысленно видел себя у холодильника — с его щедротами от полковника Бурова. Однако его явно опередили. Заглянув на кухню, майор обнаружил, что стол уже накрыт, а по ту сторону его сидит женщина лет тридцати, с высоко взбитыми волосами цвета спелой ржи, с правильными, хотя и чуть удлиненными, чертами надменно-холодного лица и такими же холодными, ничего не выражающими бездонно-голубыми глазами.
«Не она! — мгновенно пронзило сознание Курбанова. — Нет, ну это явно не та, с электрички!»
— Задерживаетесь, майор, — без упрека, но с ледяным безразличием констатировала женщина.
Расстегнутый белый халатик небрежно прикрывал полные выпяченные грудяшки; пухловатые ноги безмятежно вытянуты, словно женщина собиралась улечься или откинуться на спинку мягкого, совершенно не приличествующего стилю кухни дивана.
— Ну, если бы я знал, что меня так вот, — обвел рукой стол, — ждут…
— Вас ждет обычный обед. Или, может быть, вы собираетесь питаться исключительно бутербродами? — Глаза женщины по-прежнему оставались холодными, как две ископаемые арктические льдинки.
— Просто я считал, что…
— В принципе можете выбирать: то ли посещать столовую, в которой для вас будет отведена отдельная кабина, то ли…
— Значит, я буду питаться… еще и в столовой? А то я уж подумал было…
— Вы не ответили на мой вопрос, — опять прервала его ржановолосая. И только теперь Курбанов обратил внимание, что женщина говорит с отчетливым, таким знакомым ему, прибалтийским акцентом.
— Если обед будете доставлять вы, то…
— Это не имеет значения, кто именно будет доставлять его.
— Не согласен, еще как имеет.
— Доставлять буду только я. Потому что только я имею право делать это.
— В таком случае от кабинки, пожалуй, откажусь. С вашего позволения, сеньора. Причем с условием, что заботиться обо мне будете именно вы. Впрочем, вы ведь работаете по сменам.
— Вам нужна еда или женщина? — Ржановолосая поднялась и величественным жестом сняла салфетку с расставленной на столе пищи, тем самым подтверждая, что лично она склонна утолять его жажду пищей, а не ласками.
— А нельзя ли каким-то образом соединить эти две приятные необходимости?
— Можно, — все так же спокойно и бесстрастно заверила она, не поднимая на мужчину глаз и не изменяя выражения лица. Наливая в тарелку суп, она искоса проследила за тем, как Виктор пододвинул к столу кресло, однако попытку усесться пресекла жестко и решительно.
— Вы собираетесь садиться за стол с немытыми руками?
Курбанов растерянно, как застигнутый врасплох школьник, взглянул на официантку, затем на свои руки, вновь на официантку.
— Пардон, сеньора. Я только что из бассейна.
— В бассейне рук не моют, тем более — с мылом. Там, насколько мне известно, плавают. Вам показать ванную комнату, майор?
— Спасибо, я уж как-нибудь сам, — поостыл в своих чувствах к ржановолосой Виктор, обратив внимание на то, что звание его для представительницы обслуживающего персонала не в новость.
Курбанова не столько задело ее замечание, как не хотелось терять те несколько минут, которые мог провести с ржановолосой, но которые уйдут на мытье рук. И потом, он не был уверен, что, вернувшись в столовую, опять застанет ее здесь.
— Когда я служил срочную, на первых же полевых занятиях, которые проходили в болотах, старшина заставил всех нас тщательно вымыть руки кипяченой водой из фляг. Подчинившись, мы старательно вымыли, и он лично осмотрел их. Знаете, что было потом? — Курбанов выдержал паузу, считая, что ржановолосая не удержится и спросит: «И что же было?» или скажет: «Не знаю», но вместо этого услышал:
— Потом вы достали свои немытые ложки из-за запыленных голенищ, где они лежали между наваксенной кирзой и зловонными портянками, — все так же безинтонационно довела до логического конца его байку ржановолосая, — и стали есть. А старшине даже в голову не пришло ни сделать вам замечание, ни хотя бы осознать абсурдность своей требовательности.
— Именно так оно все и было.
— Ай-я-яй, кто бы мог предположить?! — безжалостно добила его ржановолосая.
Потерпев еще одно сокрушительное поражение, Курбанов молча отправился в ванную и долго, старательно отмывал там руки, чтобы вернуться в столовую с растопыренными пальцами, как хирург, требующий, чтобы медсестра облачила его стерильные руки в такие же стерильные перчатки.
— Не разделите ли со мной эту изысканную трапезу, мадам?
— Только что вы называли меня сеньорой.
— Это имеет значение?
— Еще какое! Вы должны определиться. Обращение к женщине — показатель цивилизованности мужчины.
— В таком случае попробуем еще раз: «Не разделите ли вы со мной эту изысканную трапезу, сеньора?»
— Меня зовут Лилиан.
— Так не разделите ли вы со мной эту изысканную трапезу, сеньора Лилиан? — стоически не сдавался Курбанов.
— Кто же приглашает к столу, тем более — женщину, в такой форме: «Не разделите ли трапезу?». Вместо того чтобы сказать: «Нижайше прошу разделить со мной трапезу». Кажется, вам приходилось работать за рубежом?
Лишь огромным усилием воли Курбанов заставил себя сдержаться, чтобы не послать ее к черту.
— Характер работы у меня был откровенно специфический. На дипломатических приемах показываться приходилось редко.
— Пятнадцати минут для обеда вам должно хватить. Я проведу их на втором этаже, у телевизора, чтобы потом убрать и унести посуду.
Она повернулась и чинно, почти не двигая плечами, как аристократка — в приемной императора, вышла из столовой. Рослая, прекрасно сложенная, с мощным торсом и столь же мощными бедрами, она вполне могла бы служить воплощением идеала арийской женщины. Виктор готов был поклясться, что и происходит эта ржановолосая из прибалтийских немцев. Но как раз в ту минуту, когда он собирался спросить об этом, Лилиан остановилась и, не оглядываясь, уточнила:
— Не терзайте себя. На самом деле я — латышка. В ваших русских фильмах, — резануло слух Курбанова это ее «ваших», — такие обычно играют немок. Чаще всего эсэсовок.
— То есть вы — из тех латышей, чьи деды были латышскими стрелками?
— Из тех самых. Хотя лично я никогда не гордились этим.
— Успокаивайте себя тем, что предками с подобной родословной теперь мало кто гордится.
— Только стоит ли их упрекать в этом?
«И сия “классная дама” собирается опекать меня?! она будет моей связной?! — мысленно возмутился Курбанов, припомнив фирменную, ехидную ухмылку полковника Бурова. — Нет, дело не в предках ее, латышских стрелках, а в принципе… — Неужели нельзя было подобрать что-нибудь более “воодушевленное”?! Буров, он что… нюх самца совершенно потерял?!
