Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
Генералы говорили, что они приняли свободу из наших рук, но каждый проявляет свои чувства в соответствии со своим характером; литовцы имеют более холодный темперамент по сравнению с поляками, они менее общительны; чувства могут быть одинаковыми, но способы выражения разные.
Кроме того, ситуация совершенно иная; в 1806 году освобождение Польши происходило после победы над пруссаками, а теперь, если французы и освободили Литву от русского ига, то это случилось до покорения России.
Для поляков естественно было принять свободу с бурным выражением чувств, и столь же естественно для литовцев — принять неопределенную и опасную свободу с осознанием серьезности ситуации; благо не покупают с тем же видом, как при его дарении; шесть лет назад в Варшаве только и требовалось, что готовить фестивали, но в Вильне, где военная мощь России совсем недавно была у всех на виду и где все знают, что ее армия не тронута, и понимают причины отступления, следует готовиться к битвам.
И с какими средствами? Почему эту свободу не предложили им в 1807 году? Литва была богатой и населенной. После этого континентальная система, закрыв единственный канал для ее товаров, разорила ее, в то время как Россия предусмотрительно лишила ее рекрутов, а недавно и множества дворян, крестьян, повозок, скота — всё это потребовалось русской армии.
Они добавили, что голод является результатом сурового 1811 года. Но почему не обратиться на юг? Там есть люди, лошади и всяческая провизия. Нужно только вытеснить Тормасова и его армию. Шварценберг, возможно, шел в этом направлении. Но разве австрийцы, узурпаторы Галиции, будут помогать освобождению Волыни? Почему бы не послать туда французов и поляков? Но затем надо будет остановиться, вести более методичную войну и иметь время для организации; Наполеон испытывает трудности — удаленность от своей страны, большие расходы на провиант для огромной армии; он всем пожертвует в надежде закончить войну одним ударом.
Здесь литовцев прервали, что, по-видимому, они скрывают главную причину инертности их соотечественников, а она заключается в хитрой и успешной политике России в отношении местной знати: ее самолюбию льстят, обычаи уважают, Россия защищает права вельмож в отношении крестьян, которых французы пришли освобождать. Несомненно, национальная независимость является слишком дорогой покупкой, если цена такова.
Этот упрек был хорошо обоснован, и хотя он не был персональным, литовские генералы возмутились. Один из них воскликнул: «Вы говорите о нашей независимости, но она в большой опасности, если вы, во главе 400 тысяч солдат, боитесь принять ответственность за ее провозглашение; более того, вы не признаете ее ни на словах, ни на деле. Вы поставили аудиторов, людей новых, во главе новой администрации, чтобы они управляли провинциями. Они взимают большие налоги, но забывают информировать нас, для кого мы всё это жертвуем; во всяком случае не для своей страны. Мы всюду видим империю, но не республику. Вы не говорите нам о цели нашего марша, но упрекаете нас в том, что мы идем нетвердым шагом. Соотечественников, которых мы не уважаем, вы сделали нашими начальниками. Несмотря на наши просьбы, Вильна и Варшава разделены; и при этом разделении вы требуете от нас уверенности в наших силах, которую способно дать одно лишь единство. Солдаты, которых вы от нас ожидаете, вам предложены: 30 тысяч человек готовы, но вы не даете им оружие, обмундирование и деньги, в которых мы испытываем недостаток».
Все эти обвинения могли быть оспорены, но он добавил: «Да, мы не торгуемся ради свободы, но мы находим, что ее предлагают небескорыстно. Куда бы вы ни направились, весть о ваших бесчинствах опередит вас. В Вильне, несмотря на многочисленные приказы вашего императора, пригороды были ограблены; свобода, которая порождает злоупотребления, не вызывает никакого доверия. Что вы после этого ожидаете от нас? Криков радости, выражения благодарности? И это когда каждый из нас ежедневно ожидает, что его деревни и его амбары могут быть разорены; и то малое, что русские не унесли с собой, ваши голодные эскадроны жадно съедают.
Поэтому что вам надо? Чтобы наши соотечественники стояли вдоль дороги, по которой вы проходите, приносили вам зерно и приводили скот, чтобы они, вооружившись, сами предлагали вам себя, чтобы идти вслед за вами? Увы! Что они могут вам дать? Ваши грабители отнимают всё. Обернитесь, посмотрите на вход в императорскую штаб-квартиру. Видите вон того человека? Он почти голый, он стонет и с мольбой протягивает к вам руку. Этот вызывающий вашу жалость несчастный человек является одним из дворян, на чью помощь вы рассчитываете; вчера он спешил, чтобы встретить вас вместе со своей дочерью, своими слугами и своими ценностями; он шел, чтобы предложить себя вашему императору, но встретил в пути каких-то мародеров из Вюртемберга и был полностью ограблен; он больше не отец, едва ли он является человеком».
Все содрогнулись и поспешили помочь ему; французы, немцы, литовцы — все вместе сокрушались по поводу этих беспорядков, но никто не мог предложить средства от них. Как, в самом деле, возможно было поддерживать дисциплину среди этих громадных масс, двигавшихся столь стремительно и при этом направляемых командирами из многих стран, с различными нравами и характерами, которые вынуждены были прибегать к грабежу ради выживания?
В Пруссии император заставил армию запастись провизией на двадцать дней. Этого было достаточно, чтобы достичь Вильны и дать бой. Победа довершила бы остальное, но она была отложена бегством врага. Император мог ждать своих обозов, но, застав русских врасплох, он рассеял их; он не хотел отказываться от проведения охватывающих маневров и потерять свое преимущество. Поэтому он гнал 400 тысяч солдат, имевших провизии на двадцать дней, в страну, которая была неспособна прокормить 20 тысяч шведов Карла XII.
Это было не из-за недостатка предвидения; огромные массы крупного рогатого скота следовали за армией — стада и отдельные животные, привязанные к повозкам с провиантом. Возчики были организованы в батальоны. Это правда, что последние, устав от медленного движения больших животных, или резали их, или бросали умирать. Многие животные, однако, достигли Вильны и Минска, некоторые даже Смоленска, но слишком поздно: они могли пригодиться только рекрутам и солдатам пополнявших армию частей, которые следовали за нами.
С другой стороны, на складах Данцига хранилось столько зерна, что он один способен был снабжать целую армию; он обеспечивал Кёнигсберг. Эта провизия грузилась в большие баржи и сплавлялась вверх по реке Преголя до Велау, и более легкими плавательными средствами до Инстербурга. Сухопутный канал поставок пролегал от Кёнигсберга до Лабиау; оттуда по Неману и Вилие грузы доставлялись до Ковно и Вильны. Река Вилия пересохла и утратила свое значение, однако поставки должны были продолжаться. Наполеон ненавидел дельцов. Он хотел, чтобы армейская администрация организовала транспортные средства в Литве: пятьсот повозок было собрано, но их внешний вид вызвал у него отвращение. Он разрешил провести переговоры с евреями, которые были единственными торговцами в стране; после этого продовольственные грузы, застрявшие в Ковно, наконец были доставлены в Вильну, но армия уже ушла оттуда.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
