Ещё накануне командировки в Иран перед Шебаршиным, как перед резидентом, была поставлена задача внимательно следить за внутренней ситуацией в Иране, определить расстановку внутриполитических сил, приобрести источники в наиболее влиятельных, в первую очередь религиозных, организациях.
Предметом особой заинтересованности ПГУ были отношения Ирана с США и странами Западной Европы, деятельность в Иране американцев. Москва постоянно, изо дня в день, требовала свежие сведения. Центр можно было понять. Дело в том, что была создана специальная комиссия Политбюро ЦК КПСС по Ирану во главе с Л. И. Брежневым, в которую входили председатель КГБ Ю. В. Андропов, секретарь ЦК по международным вопросам Б. Н. Пономарёв и министр обороны Д. Ф. Устинов. Этот рабочий орган собирался регулярно и анализировал складывающуюся ситуацию.
Со временем на первый план вышли вопросы политики Ирана в отношении СССР, экспорта исламской революции, ирано-иракской войны, круг проблем, связанных с Афганистаном. Но при этом главным неизменно оставалось развитие внутриполитической ситуации в стране.
А обстановка в стране менялась так стремительно, с такими неожиданными поворотами, что за событиями бывало трудно уследить. И в этой сумасшедшей и опасной гонке, как считал Шебаршин, некоторые его коллеги были недостаточно активны и пытались прикрывать случайными связями отсутствие выходов на действительно интересных нам людей.
Слабы оказались контакты среди духовенства. А ведь муллы почти всегда ввязываются в политику, у них давние и тесные отношения с базаром, а значит, они досягаемы для разведки.
Непочатый край информации — армия, которая выступает на политической арене страны как грозная и загадочная сила. Надо было более интенсивно развивать связи с офицерами, которые удалось установить в дни революционной неразберихи. И несмотря на утраченные позиции в стране, к ней продолжают тянуться американцы.
Американцы — постоянная проблема, задача из задач. Конечно, захват посольства США и ликвидация легального американского присутствия в Иране несколько подорвали отлаженную деятельность и влияние ЦРУ в стране. Однако американская агентура в Иране осталась, вот только установить контакты, наладить работу с ней было неимоверно трудно. Американская разведка в полной мере использовала иранскую эмиграцию. Эмигранты — хотя и не слишком надёжный, но неисчерпаемый источник информации.
Обобщая положение дел в резидентуре, Леонид Владимирович пришёл к выводу, что его никак не могут удовлетворить уровень осмысления событий, качество информационных сообщений. Многие из них приходилось коренным образом перерабатывать. При этом не только его, но и всех сотрудников тревожили неопределённость ситуации, зловещая расплывчатость силуэтов, невнятные политические образы главных действующих лиц иранской драмы. Трещат привычные рамки анализа, разваливаются стройные умозаключения. Только-только начинается более или менее понятная для всех линия политического развития, только вздохнёт дипкорпус с облегчением, как тут же события идут кувырком, исчезают, растворяются в мутной дымке прогнозы.
Сильно затрудняла работу деятельность САВАК[14]. Заметим, что после революции подразделения тайной полиции были очищены от наиболее одиозных фигур шахского режима, переформированы и перешли на службу новой, исламской власти. Но, пожалуй, самое важное и тревожное для нас — сохранился советский отдел САВАК, сотрудники которого были нашими прямыми оппонентами. Временное бездействие отдела, связанное со сменой режима, к маю — июню 1979 года сменилось резким повышением его активности. У саваковцев, которых готовили американские и израильские инструкторы, была прекрасная выучка, так что любая оплошность могла обернуться для наших разведчиков большой бедой. К тому же техническое оснащение спецслужб было превосходным — оно досталось хомейнистам от шаха, которого охотно снабжали современной техникой американцы (они — в первую очередь), а также израильтяне и турки.
Естественно, в сложных условиях иранской действительности наша резидентура не могла допустить каких-либо послаблений в своей работе и подходила к её организации в соответствии с самыми жёсткими требованиями конспирации и безопасности — по меркам военного времени. Тщательно разрабатывались маршруты движения, рассчитанные на то, чтобы выявить наружное наблюдение, которое в Тегеране было очень сильным. Было известно, например, что любого сотрудника советского посольства, покидавшего его территорию, иранские спецслужбы старались не выпускать из поля своего зрения ни на минуту. Если кто-нибудь выходил из посольства, к нему тут же пристраивался «хвост» из нескольких человек, часто — из двух и даже трёх бригад.
Шебаршину с коллегами приходилось ломать головы, составляя комбинации отрыва от наружки. Очень сложно было «проверяться», определять, не «сидит» ли кто у тебя на «хвосте». Работник резидентуры должен приходить на встречу с агентом уверенным, что он «чист», иначе можно поставить под угрозу жизнь своего помощника. Чтобы обеспечить безопасность сотрудника резидентуры или агента, чего только не делали: и страховки надёжные придумывали, и эфир прослушивали, и двойников посылали…
Вопреки сложившимся тяжёлым обстоятельствам, вспоминает Шебаршин, каждый день проводились встречи с источниками. В кромешной тьме кто-то из работников выходил в город, ехал по пустынным улицам, шёл пешком, отыскивая заветную дверь, за которой его ждал наш помощник, или поднимал в условленном месте брошенную смятую сигаретную пачку и извлекал предназначенное для него сообщение. Надо было не только убедиться в отсутствии наблюдения, но и не попасть на глаза патрулям исламских комитетов или стражам исламской революции. Время было такое, что патрули нередко сначала стреляли и лишь потом спрашивали: «Кто идёт?»
Ночные выходы были особенно тревожными. С закатом солнца огромный город погружался в непроглядную тьму. Ни одного огонька вокруг — налёты иракской авиации всех повергали в смятение и страх.
Из воспоминаний Шебаршина:
«Мы несём потери. Наши иранские помощники гибнут на иракском фронте в болотистой пустыне Хузистана, пропадают два старинных агента, власти выдворяют одного за другим моих заместителей. Москве нужна информация, и она её получает. Для этого надо двигаться, думать, рисковать. Постоянно двигаться, иначе мы умрём в защитной скорлупе конспирации. Начальник должен быть примером для подчинённых. Тегеранской ночью, надев зелёную куртку и разношенные башмаки на мягкой подошве, я выскакиваю из машины в непроглядную тьму, в узкие переулки, в мир тревожных шорохов для того, чтобы встретиться со своим источником. Ровным и быстрым шагом, вглядываясь в темноту, проверенным заранее маршрутом — вперёд, вперёд, вперёд! Лишь бы не нарваться на исламский патруль, не услышать истошный вопль „Ист!“ („Стой!“). Исламские стражи почему-то всегда кричат истошными голосами».
Интересными воспоминаниями поделился с автором книги Игорь Сабиров — коллега Шебаршина по Ирану, который прибыл в Тегеран через несколько дней после начала исламской революции. Дело дошло до того, что человеку со славянской внешностью стало опасно появляться на улице. Но разведчик не имеет права отсиживаться в опасные времена на территории посольства. Игоря выручало то, что он великолепно владел фарси и, отпустив бороду, стал похож на перса. Удачно меняли внешность и двое его коллег, один из которых был туркменом, другой — армянином. Сабиров отмечал, что с наступлением темноты в город выходил и сам Шебаршин, хотя рисковать так ему, может быть, и не следовало.
