Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
Им вот что надо было сделать: вернуть себе ощущение венского ценностного вакуума. Потому что, впав в государственное ничтожество после двух мировых, они как-то слишком заросли мясом. Надо было обнулить пространство. Пустота – и вот он снова, ценностный вакуум: будто оказался ночью в каком-нибудь незнакомом районе неизвестного города. Но это теперь с обнулением хорошо, а 1960-е, они же такие романтичные, и еще живы почти все ценности и люди, которые помнят эти ценности и даже продолжают их ощущать как ценности. А ну как обойдется, все вылечится и станет как прежде?
Так что в городе были две тенденции: памятники и их отсутствие в виде то ли чумы, то ли рака. Музейные кварталы и пустые кварталы. Все обнуляется, и это неплохо. Цитаты обнулятся, и это хорошо, вечное их повторение, это как все новые слои масляной краски, которой покрашено уже и не разобрать что именно. А так – хоть и пусто, зато какой-то воздух, и можно соотноситься с самим собой заново на новой – любой пустой земле. Вообще, лучше бы «Спейс инвэйдерс» Зиммеринг пометили, чем Нойбау, в самом-то деле. Надо же вовлекать в процесс места отдаленные и безвидные, которым не угрожает музейность.
А вот Парщиков добрался даже до такого: «…Вошли в резонанс с пустыней акупунктурные точки, с ними вошли в резонанс черви, личинки, жуки, одержимые скалы, издёрганные комочки, зубчатый профиль буквы, написанной от руки. Тела их теряли фрагменты, и разбредались потери тихо по атласу мира, что случайно раскрыт на климатических зонах, где разобщенные звери высятся на рельефах – живущий и вымерший вид. Так на дороге у камня раскинулись как попало: полулежа и навзничь, и упавшие ниц. Дерево, ткани и кожи, керамика и металлы в ожидании склеивающих, собирательных линз».
Предлагая восстановить из разрозненных окислов никак не меньше, чем весь Нашмаркт с прилегающими районами и рекой Вена. Это бы был вывернутый город Вена – который бы противоречил махистам и Гофмансталю с его «я», рассыпавшимся на крошки.
Альтернативные относительно вечных ценностей варианты не то что уже собирались вместе, но предполагали такую возможность – пусть даже она и не будет реализована. Это как все то же кресло в пустой белой комнате квартиры, которую бы неплохо купить, да не получится, – сидеть бы в нем, как вися в личном и тихом дирижабле, вполне миролюбиво от нечего делать собирая свою жизнь с некоторой высоты. Или, что ли, имея на уме окружить воспоминаниями свою неповторимую субстанциональную слизь, подсушивая ее известными – потому и известными, что их вспомнил, сидя в малиновом кресле, – крошками собственной жизни.
Когда спешить некуда, то приятно думать о том, как все собрать обратно, и в какой точке, и где она должна располагаться. То есть она, разумеется, тут, в малиновом кресле среди белых стен, но где же стоит это кресло: до линии окисления, на ней или уже дальше, или же такое занятие станет отодвигать стену окисления все дальше, пока наконец она не доберется до тебя самого, здесь отсутствующего, и тогда что-то произойдет уже окончательно. Неужели и сама эта точка, собиравшая все вокруг себя, влипнет в него же: неокислившийся «ты» собирает из собственных окислов себя же: то ли для удобства жизни здесь, то ли сдуру – потому что сам сгорит или зацементируется в собранном.
Ну чисто тот же Арчимбольдо. Похоже, единственный вариант сводился к методу Пайка или «Спейс инвэйдерсов» – метить значками себя как невидимую суть в произвольных местах. Узнает кто, не узнает – неважно. Вот только зря они кафельными плитками.
Да, инвэйдеры в Музейном квартале были, внутри Электрической галереи, под сводами – красно-белый инвэйдер с голубыми квадратными глазами и черными зрачками. И вот только выйдя из Квартала, я вспомнил, что так и не поискал калейдоскоп – не зайдя ни в ломографию, ни в книжный. Теперь уже до следующего раза.
Мокрый день
День был мокрый, совершенно мокрый. Я вышел из МQ, а дождь даже усилился. Что было делать? Какой-то план накануне я все же составил, он состоял в том, что надо бы сходить в район, который за церковью на площади Фрейда. Не слева, где вполне знакомая Alser Straße с университетскими дворами, а справа – по Währinger. Там, пишут, есть какая-то чудесная «штрудель-лестница»; имелось в виду, что она не прямая, а закручивает пешехода градусов на 360. Там же, но левее есть медицинский объект, башня лунатиков или дураков, то есть просто душевнобольных. Проще всего было пойти по прямой мимо пансиона, мимо ратуши, к университету, свернуть там именно что на Альзерштрассе, чуть пройти, перейти на другую сторону и через дворы Campus’а (он так и назывался на плане, на доске объявлений, где вход во двор) выйти к Narrenrurm’у, к Башне дураков.
Дождь тут слегка уменьшился, сквозь него даже почти просвечивало солнце, а Башня дураков оказалась почти газометром – и круглая в плане, и той же примерно высоты, ну две трети от них. Только не ребристая, а гладкая. Чуть дальше была какая-то уже клиника, но снова полил дождь, кругом было совершенно пусто и чисто. Но объект, да, был осмотрен. Внутрь, а там музей патологоанатомии, было неохота, хотя он вроде и открыт.
Чтобы вести себя и дальше добросовестным туристом и идти осматривать лестницу, можно было не возвращаться, а спуститься в сторону Sensengasse, пройти метров двести до Вэрингер, перейти ее и свернуть налево. Совершенно пустая Währinger Straße, почти никаких автомобилей – ну да, воскресенье. Редкие трамваи. По дороге возле одного из подъездов выставлена кучка старья – если вдруг кому понадобится: настольная лампа с абажуром из белой с бежевой каймой ткани в сборку и три картины. Первая изображала улицу небольшого города или венской окраины, на второй из-за рамы первой тянул голову белый гусак, а третья была совсем сзади и высовывала из-за гусака лишь часть серого паспарту. Дальше следовало повернуть еще раз, направо. Тут приятный район, а вот лестница оказалась как лестница, к тому же ремонтировалась и по этому поводу была частично вымощена фанерой. Зато там было куда больше 360 градусов поворота туда-сюда в сумме, развернуться пришлось раза четыре, всякий раз меняя направление спуска: налево-направо-налево-направо. Кажется, это дает уже 720°. Прямо под лестницей был виден дворец Лихтенштайна, туда не хотелось.
Но сбоку там тоже ходили трамваи, удачно подошел какой-то, все равно – забрался в него, просто немного обсохнуть, но практически сразу за окном возник вокзал Франца-Йозефа, и тут нельзя было не выйти. Дело в том, что я мимо него проезжал два раза, когда год назад от нечего делать ездил вечером смотреть, что такое Нюсдорф. Нюсдорф-то как Нюсдорф, а вот этот вокзал в темноте показался большим строением, вокруг которого существует интенсивная местная жизнь. Нет, местной жизни тут не было никакой, а все та же дождливая пустота воскресенья, но и сам вокзал оказался минимальным – из двух платформ. Куда уж они оттуда ездили, и не знаю. Потом, конечно, я выясню: «Seitdem Schnellzüge nicht mehr vom Franz-Josefs-Bahnhof aus geführt werden, ist der Bahnhof nur noch von regionaler Bedeutung. Von diesem Bahnhof aus fahren nahezu ausschließlich Regionalzüge in die Regionen nordwestlich von Wien und ins Waldviertel. Er ist der Endpunkt der S-Bahnlinie S40 nach Tulln, Krems und St. Pölten. Durch die Errichtung des S– und U-Bahnknotens Spittelau nur etwa 600 Meter weiter nördlich im Jahr 1996, wurde der Bahnhof als Pendler– und Regionalbahnhof weiter abgewertet».
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
