Так вот, Эллис Уильямс позвонил и сказал, что они наконец решились спуститься с горы. Они прожили там всю жизнь. Ну а теперь вот решили переехать, все трое. Уж двенадцать лет как старик, любитель попугать геенной огненной, отправился за вечным блаженством. Его жена умерла еще раньше, а старый фермер Эванс, муж старшей сестры, порешил себя из собственного дробовика. Они пытались выдать это за несчастный случай, но в местной лавке поговаривали другое. Ну, будем считать, трагическая случайность. Чтобы пощадить семью. И Эллис Уильямс, и обе сестрицы страдают артритом, и кто-то из них должен лечь в больницу в Бронглайс, чтобы прооперировать бедро. Они богатые. У них есть недвижимость в городе. Несколько домов. Когда в одном из тех что побольше закончился срок аренды, они решили, что надо бы подновить обои и переехать туда самим. Тут я их понимаю. На горе жуткие зимы. Ветер просто пополам режет. Деревьев нет. Только часовня, да старый дом в окружении заболоченных могил. Гора Сион.
Не то чтобы он мне все это рассказал. Моя жена в курсе местных сплетен. А Сион ее особенно интересует — все-то ей надо знать, что там да как. Я думаю, это из-за старика и его угроз насчет геенны огненной.
Люди бывают очень странные. В нашем деле слушаешь, что тебе говорят, вопросов не задаешь, свои мысли оставляешь при себе.
В тот день, когда мы отправились на гору перевозить Эллиса Уильямса и сестер, погода стояла промозглая, мрачная. Мы ехали, а время вроде как отматывалось вспять. У моря было солнечно, не слишком тепло, свежий ветер ерошил перья чаек. А ближе к горе ветровое стекло заволокло дождем пополам с мокрым снегом, по дороге потекли ручьи. Я увидел часовню издалека. Подъехав к дому, мы заметили, что окна разбиты, черепица местами отвалилась, каменные кресты на могилах покосились. Дверь хлопала на ветру, дождь заливал порог. Овцы сбились в кучу на крыльце, шерсть на их спинах топорщилась от ветра. Еще год, и от крыши вовсе ничего не останется.
Дом — длинное, низкое каменное здание. Когда-то он был белым, теперь позеленел от времени. Во дворе мы не увидели никакой живности — ни кур, ни собак. День был пасмурный, но свет не горел ни в доме, ни в пристройках. У опустевшего загона для овец стоял большой грузовик с открытым кузовом, но нигде не было видно старого хозяйского “лендровера”. Мы выбрались из машины под дождь и направились к дому. Входная дверь распахнулась. Перед нами стояла старшая сестра, крошечная седая женщина, сгорбленная, с демоническим взглядом. С такой лучше не ссориться. Я начал подумывать, что, пожалуй, был неправ насчет самоубийства Эванса. Может, он просто рот открыл лишний раз — она и сунула туда ружье.
— Все готово, — объявила вдова Эванс. Нам ясно дали понять, что упаковано все, вплоть до чайника. Мой мальчишка, Газза, шарахнулся назад и отдавил мне ноги. Вторая сестра была посмирней и вся дрожала, как будто у нее начиналась болезнь Паркинсона. Мы оказались перед горой коробок и голыми облезлыми стенами.
Многие клиенты предпочитают паковаться сами. Это можно понять. Дело-то личное, верно? Но как же трудно грузить то, что они сами запаковали. Они никогда не читают буклетов, которые я рассылаю вместе с бланками страховки. Огромные коробки набивают книгами, хрупкие безделушки рассовывают по хлипким пакетам… Иногда приходится все перепаковывать на месте, а на это уходит уйма времени. Вот и здесь нас ждал обычный хаос из торчащей соломы и неумело завязанных узлов.
Только три длинных ящика, сложенные в сарае, были упакованы профессионально, по высшему разряду, обложены толстым слоем соломы и закреплены в специально сделанных, новеньких деревянных каркасах. Эллис Уильямс объяснил, что там ценное оборудование, и эти ящики он повезет сам, в грузовике, но будет рад, если мы поможем ему погрузиться. Обе сестры вышли под дождь и неотрывно наблюдали за нами. Они здорово нервировали Газзу. Мы шлепали туда-сюда по грязи, промокнув и продрогнув до костей. Эллис Уильямс целый час аккуратно оборачивал брезентом свои ящики, пока мы грузили разваливающиеся коробки в кузов моего грузовика. Дождь никак не кончался. К полудню мир погрузился в темноту.
— О господи, скорей бы это закончить, — бормотал Газза. — У меня ноги мокрые, и от старухи жуть берет.
Мы действительно видим людей не в лучшие их минуты.
Эллис Уильямс сказал, что поедет вперед на взятом напрокат грузовике со своими драгоценными ящиками. Мы могли бы погрузить их в мою машину, там вполне хватало места. Только он и слышать об этом не захотел. Когда я предложил ему везти все одной машиной, старшая сестра налетела как коршун и стала что-то лопотать. Я не понял, что — она говорила на своем языке. Да и какая разница.
— Beth ddwedest ti wrtho fe?
— Dim byd. ‘Dyw e’ ddim o’i fusnes e’. Mae’n cael ei dalu i symud ein trysor. Does dim rhaid iddo wybod dim byd[29].
Единственное слово, которое я понял — trysor, “сокровище”. Видимо, все, что хранилось в тайниках под полом, лежало теперь в кузове. Ну вот и все. Они заперли дверь старого дома. Ключ был старинный, девятнадцатого века. Антикварная штуковина наверное, он один такой остался.
— Когда въедут новые хозяева? — спросил я.
— Новые хозяева?
— Да.
— Никто сюда не въедет.
— А, извините. Я не понял. Я думал, вы продали дом.
— Продали? — старшая сестра прямо задохнулась. — Мы никогда не продадим наш дом! Никогда!
Эллис Уильямс поймал меня за локоть, когда я влезал в кабину.
— Не обращайте на нее внимания. Она расстроена из-за часовни. Часовня досталась какому-то архитектору из Суонси. Он ее переделает в студию или что-то в этом роде. Мы были, конечно, против, но никого из старших не осталось. Это была усыпальница…
Он замолчал. Я сказал, что все понимаю. Но они были странные люди, а я замерз, промок и хотел поскорее уехать. Как я уже говорил, мы видим людей не в лучшие их минуты. Переезд в ряду стрессовых ситуаций стоит сразу за потерей близкого человека. Некоторые так и не приходят в себя. Эти трое прожили всю жизнь на Сионе. Это ведь такая священная гора, где Моисей говорил с Богом? Или то был Синай? Отъезжая под проливным дождем от темного дома, мы видели только туман да овец. Справа от нас в неясном зловещем свете вырисовывалась часовня. Газза смотрел на нее с испугом, словно там все еще раздавались голоса, восславляющие Господа. Но на самом деле слышно было лишь, как ветер воет в разбитых окнах и перекосившаяся дверь хлопает о полуразрушенную стену.
На долгом спуске пришлось ехать медленно — серая пелена дождя заволокла лобовое стекло. Я включил дворники на максимальную скорость и дальний свет. Но все равно мы почти ничего не видели, когда наш грузовик кренился на крутых поворотах, следуя за хлопающим брезентом Эллиса Уильямса.
Я уже думал, что худшее позади, когда произошла авария.
