Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
В день, когда младшему Альбе исполнилось десять лет, он решил восстать против некоторых, как он считал, нелепостей в ритуалах его обыденной жизни. Его бунт был ужасающе дерзок, а требование, объявленное мажордому[14], выглядело невозможным. Мальчишка потребовал – ни много, ни мало – права самостоятельно одеваться. Сидя посреди своей громадной, всклокоченной, белой постели, он коротким и жёстким, перенятым у отца жестом пресекал попытки спального слуги подобраться к нему с чулками, паркетными, на войлочной подошве, туфлями и утренней длинной умывальной рубахой.
– Я сам! – негромким, но исполненным упорства голосом повторял он снова и снова и руку держал протянутой к этим утренним предметам одежды.
Слуга, с испугом на побагровевшем лице, спасал от него эту одёжку и глядел моляще на мажордома, а тот озадаченно взирал на мальчишку и лишь качал головой.
– Ваш отец, барон Альба, – говорил он время от времени, – не будет рад нарушению порядка, установленного им самим.
– Так сходи к нему и узнай, – сказал наконец юный упрямец, – можно ли мне одеваться самому. – И добавил: – Сегодня – и навсегда!
Мажордом величественно удалился. Обернувшись в дверях, чтобы прикрыть их тяжёлые створки, он поймал растерянно-вопрошающий взгляд слуги и дал себе мимолётную вольность: пожал нервно плечами.
Его не было почти час, и всё это время мальчишка сидел упрямо в постели, вытянув словно цапля, тонкие ноги, сложив на груди руки и поджав несговорчиво рот.
Мажордом прибыл. Встал посреди большой спальни, поставил ноги в позицию, положил руки на пояс.
– Его светлость барон Альба позволяет вам одеваться без чьей-либо помощи, – подняв глаза к потолку, проговорил он величественно и протяжно. И добавил: – Но одежда ваша должна оставаться прежней!
Маленький Альба, встав на четвереньки, довольным лягушонком запрыгал к краю кровати, а на последние слова мажордома лишь скорчил гримаску, выражающую небольшую досаду. Это требование – не носить свою неудобную, с бархатом и шнурами одежду, с подвешенной на грудь золотой трёхрядной цепочкой – он высказал ещё год назад, в день девятилетия. И, кажется, вот так же, сидя в постели. Тогда отец был непреклонен – но наследник и не расстроился. Он имел личный тайник – в углу гостевого громадного зала, где стояли собранные в человеческую фигуру древние латы. В этих латах, сзади, за спинной створкой кирасы[15]он прятал свою величайшую ценность: с изрядным трудом добытую одёжку мальчика из простого народа. Надев её, он мог смело нарушить некоторые запреты: мог бегать по замку (а в своём бархате с золотой цепью ему надлежало только ходить, причём неторопливо, с достоинством), мог пробраться на конюшню, или на кухню (где его узнавали, но ни разу не выдали), или даже – вот этого уже не знал никто – сбежать через одну из своих мышиных норок за стены замка, наружу, к реке. Туда, где он был принят в компанию местных, таких же, как он, малышей-оборванцев, вечно голодных и вечно счастливых, и где часами напролёт носился, как ветер, соревнуясь с друзьями в их незатейливых мальчишеских играх. И так же, как они, он был голоден, счастлив, и так же краснели от вольного воздуха его щёки и блестели наследственные, баронские, серо-зелёные глазки.
Так было и сегодня. Если вечером мальчика ждал праздничный ужин, – в меру торжественный, и не очень-то, кажется, вкусный, – то день он непременно желал провести на своё усмотрение. И не просто на этот раз поиграть с милыми его сердцу оборвышами. Ему предстояло совершить первое в своей жизни по-настоящему важное дело. Соответственно, и взялся он за это дело со взрослой серьёзностью, тщательно.
Дело было тайным. Пробравшись в библиотеку, он запер изнутри дверь на ключ, достал пузырёк с чёрной тушью, принесённое с заднего двора большое гусиное перо, лист бумаги и острый осколок стекла. Этим осколком он умело и правильно обрезал перо, заточил и расщепил аккуратненько его кончик. Затем осмотрел лист бумаги – фамильной, с гербом, сложил и оторвал половину. Обмакнул в склянку перо, осмотрел его, приподняв к свету окна, и на той половине листа, что была без герба, довольно ровным почерком вывел:
“Я, наследник Груфского замка, барон Альба-младший, приказываю замковому кузнецу взять мою золотую цепь, разрезать надвое, одну половину отдать мне, вторую расплавить, добавить олова наполовину и отлить цепь заново”.
Затем задумался на минуту, наклонился над листом и прибавил: “И всё сделать тайно”.
И, довольно кивнув, переписал текст этот набело – на второй, гербовой половинке. Письмо, однако, закончено ещё не было. Мальчишка, звеня цепью на животе, слазил в шкафчик, достал новый пузырёк – с красной на этот раз тушью, обрезал перо, очинил его заново и приписал под свежими, влажными ещё строками личную подпись: крупную красную букву “А” – в греческом начертании, из трёх штрихов, где два образуют как бы крышу домика, а третий помещается внутри этой крыши и проведён наискосок от нижнего кончика левого штриха к середине правого.
Он всё сделал правильно. Он исполнил всё нужное для того, чтобы сохранить предпринятое в тайне. Но ум десятилетнего мальчишки, не искушённого в делах скрытных и подлых, не мог противостоять взрослому – холодному, опытному и злому. Тот человек тоже всё делал тайно: отсматривал – когда и куда юркнул шустрый мальчишка, что именно спрятал в латах, в своём тайнике в рыцарском зале, когда, переодевшись в простую одежду, улизнул к кузнецу. Зачем улизнул – он знал уже, этот взрослый, один из доверенных слуг, подкупленный отравитель. Он наскоро прочитал черновик письма к кузнецу, спрятанный мальчиком в тех самых латах, вернул аккуратно на место и поспешил в один из внутренних двориков, маленький, густо заросший малиновыми кустами. Это было удобное место. Тихим шёпотом охая и чертыхаясь, он продрался через колючки, подполз к стене, вынул неприметный камешек из древней каменной кладки. За камешком открылась ровная и глубокая норка. Человек негромко кашлянул в эту норку, и почти тотчас из неё послышалось ответное:
– Здесь!
Тогда человек быстро проговорил:
– Сегодня, и скоро.
И снова ему внятно ответили:
– Мы будем готовы.
Потом человек выбрался из колючих кустов и, прежде чем отправиться по своим хлопотливым делам, вернулся в свою каморку и тщательно вычистил одежду щёткой из конского волоса.
Мальчик же безмятежно был занят своим. Он пробрался к кузнецу и отдал ему цепь и письмо. Тот, кивнув, строго погрозил ему пальцем:
– Если узнают – меня изжарят на моих же углях!
Мальчишка прижал руку к груди и твёрдо сказал:
– Вот здесь – кладбище, где будет лежать эта тайна.
И через три часа получил назад свою цепь – фальшивую наполовину, и остаток чистого золота.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
