Там всегда вращаются темные субъекты. Они нас и интересуют. Прошла информация, что какие-то протокольные рожи подторговывают крадеными орденами. На встречу с ними мы и поехали. И быстро окучили троих гавриков-орденопродавцев — все из одной компании. У одного был чемодан, в котором лежало несколько десятков советских орденов и медалей. Ордена Славы и Отечественной войны второй степени толкали по десять-двадцать долларов. Более солидные ордена предлагали за более солидные цены.
Пик ажиотажного интереса к орденам миновал, но спрос остался. На заре перестройки на Западе к советским орденам возник большой интерес, и тогда они стали появляться на аукционах в Лондоне и Нюртингене, специализирующихся на торговле орденами. Цены зависели от количества награжденных. Например, ордена Ушакова первой степени, которыми награждено 47 человек, Нахимова первой степени — его удостоились 80 героев, при стартовой цене две тысячи долларов уходили за тридцать-сорок тысяч. Естественно, при наличии документов на них. Цена орденов Ленина поднималась до восьми тысяч долларов. Однажды произошло невероятное событие — был продан орден Победы — вещь бесценная, уникальная с художественной точки зрения, усеянная драгоценными камнями. Им было награждено двадцать человек такого масштаба, как генералиссимус Сталин и маршал Жуков. Он в принципе не мог оказаться на аукционе, поскольку после смерти орденоносца сдается государству. Орден Победы, которым наградили румынского короля Михая, продали за четыре миллиона долларов…
Естественно, на Арбате или в Измайлово цены были куда ниже, не вполне достаточные, чтобы подонки стали рыскать по городам и весям в поисках орденов. И, страшное дело, стали грабить ветеранов. Стали убивать ветеранов. Под видом журналистов к ветеранам втиралась в доверие молодая парочка. Внимательно выслушав рассказы о войне, мальчик и девочка превращались в злобных упырей. Однажды они убили легендарного адмирала Великой Отечественной, которого ни снаряд, ни пуля фашистская не брали. После убийства вычислили их за несколько суток. Другие разбойники едва не убили командира авиаэскадрильи женского авиаполка, похитили Звезду героя, два ордена Красного Знамени.
Сегодня ордена сильно обесценились. Внучки тащат «дедовы побрякушки», как они говорят, на толкучку. Неважно, за сколько. Лишь бы на вечер в баре или на дозу героина хватило. Лично я считаю, что торгуют орденами законченные подонки. Беспамятство — это вид безумия. Слишком дорогой ценой оплачены эти ордена, слишком много мы должны тем, кто зарабатывал их, ложась на амбразуры и идя на таран в фанерных самолетах, чтобы какие-то недоноски торговали ими на толкучках.
— Откуда? — спросил я повязанного нами торговца орденами — похожего на обезьяну, длиннорукого, с битой рожей и наглой ухмылкой, без одного переднего зуба.
— От верблюда, — нахально заявил он, потягиваясь на скрипучей лавке в кабинете отдела милиции Измайлова.
Да, на коллекционера он не походил, а походил на урку, притом низшего класса, которые лазят по карманам и квартирам и у которых вместо мозгов гуталин.
— От какого? — спросил я.
— От двугорбого верблюда.
Я ему залепил в ухо. Это для него было привычным. Он завалился на пол и крякнул:
— Сука ментовская…
Получил еще разок.
— Пришибу, — сказал я спокойно.
Силу они чуют. Он тут же заткнулся. И так ничего больше и не сказал.
Мы прозвонили в Главный информцентр, на номерной учет краденых вещей, в том числе орденов. Нам сообщили, что ордена с такими номерами были похищены в Курске. Все сходилось — парни были из Курской и Московской областей. Несколько орденов были с разбоя на квартире.
— Давай включайся, — сказал я подельнику «обезьяны» — молодому, стройному и смазливому парню с пустоватыми глазами анашиста.
— Во что? — спросил он.
— Соловей курский. Твои подельники уже поют, как квартиру на Октябрьской улице Курска взяли.
Он прошептал что-то явно нецензурное,
— Быстрее. Иначе на тебя все повесят. На одного. Они и так уже говорят, что чуть ли не в стороне стояли, а это ты там геройствовал один, — заверил я его.
— Я? — обиженно посмотрел он на меня.
— Ты!
— Это Мартын кулаками на деда махал! Мартын — это была та обезьяна.
— Как квартиру брали? Давай, быстрее! — понукал я.
— Баба у Мартына. Она в РЭУ распределяет ветеранам подарки. Ордена ныне, говорили, немало стоят.
— И?
— Да разве это деньги? Так, фигня. Видик взяли, бабки… А это… Тьфу, железки. |
— А что со стариком?
— Да не убили. Ну, дали немножко деду по башке. Ему на кладбище ползти пора, а он выеживается — я полковник, я солдат.. Ну и получил, солдат, от Мартына так, что сопли только полетели, — парень довольно улыбнулся.
— Сильно получил?
— Ощутимо.
Я отправился к Мартыну. Он сидел на полу в коридоре, злобный, как вонючее, мерзкое животное, пристегнутый наручниками к батарее.
— Значит, полковника-ветерана по голове, да? — Я нагнулся над ним.
Он ничего не ответил.
— Раздавить бы тебя, москита, чтобы кровь ни у кого не сосал, — покачал я головой.
И в сердцах врезал ему легонько ладонью по голове, так что глазки у него на миг закатились. Убивать бы я его не стал, но моя воля — на костылях бы ходил всю жизнь.
Когда он очухался, я его отстегнул от батареи и потащил на разбор в кабинет.
Тут он и раскололся — будто трубу водопроводную прорвало. Рассказал об одиннадцати кражах и двух разбоях. Я чувствовал, что надо додавливать его дальше. Уж точно — одно-два убийства выплывут. Но это найдется кому делать…
Работали мы с этими мерзавцами всю ночь. Запросы делали, названивали по областям. Из одиннадцати краж где-то треть была вообще не зарегистрирована — обычное дело. Оперативники материалы кладут под сукно, дабы не портить статистику. Чтоб процент раскрываемости впечатлял, ведь по тому проценту оценивается работа розыска. И процент этот как гиря, которая тянет розыск вниз. Никто точно не знает, сколько преступлений совершается, потому как значительная часть энергии сыщика уходит на лакировку статистики. Бедный опер вместо того, чтобы работать по раскрытию, проявляет чудеса изобретательности в борьбе за статистические данные. И не такая редкость — задерживаешь шайку, она колется на полсотни преступлений, а из них не зарегистрировано три-четыре.
Весь понедельник дорабатывали эту шайку. На вторник я взял отгул. Проснулся в одиннадцать часов дня в самом благостном расположении духа и решил про себя палец о палец не ударить весь день. Послать всех к чертям. Не откликаться на телефонные звонки.
Но телефонные звонки неожиданно посыпались как из рога изобилия. Врожденный рефлекс не позволял мне игнорировать их, и я брал трубку.
