Тогда почему разум сотворил личинку?
Меня пробирает дрожь при мысли о том, что личинка уменьшилась и теперь прогрызает норы в мозгу.
Уверен, доктор Литтл реален. Как и Девон, Линда и Ванек. Их видело слишком много людей, говорили с ними, реагировали на них. Либо они все — галлюцинации, либо все реальны. Если мои видения могут быть столь всеохватны, то тогда реальности не существует вообще.
А мой отец? Вполне можно предположить, что он тоже игра воображения. Предоставленный сам себе в сиротском детстве, шизофренический мозг создал образ отца и, не зная, как должен себя вести настоящий отец, наделил его всеми жестокими чертами, которые видел в окружающих. Голос земли, говорящий, что я ничто и никто меня не любит. Ребенком я сам себя кормил, купал, водил в школу. Потому ли, что мой отец не заботился обо мне? Или потому, что его не было в природе?
Но он пришел, говорил со мной, накричал на меня и на Девона. Потом Девон и доктор Литтл вдвоем общались с ним и прикасались к нему. Не знаю, где начинается и заканчивается реальный мир.
Наверное, я выдаю желаемое за действительное, когда надеюсь, что отец нереален. Нет, я человек невезучий.
А эта репортерша, Келли Фишер? Она заставила меня пообещать, что я никому не расскажу о ее существовании, принудила поклясться. Когда она спряталась в туалете от санитара, была ли она на самом деле, или это мой разум создавал удобные объяснения, почему окружающие ее не видят? Придя в тот день в общую комнату, она сидела со мной, но Линда ее игнорировала.
Раздается стук в дверь, но я, как обычно, не поднимаю взгляда. Ко мне не ходит никто, с кем хотелось бы общаться. Ручка поворачивается, в приоткрытую щель проникает ее запах еще до того, как я слышу голос. Слабый запах цветов. Люси.
— Майкл?
Поднимаю взгляд и вижу ее: наконец-то вернулась, заглядывает в палату. Люси видит мое лицо, и в ее глазах вспыхивает узнавание. Она вбегает в комнату, утыкается в шею и плачет. Я тоже обнимаю ее — долгое медвежье объятие. Сидим так целую минуту, две минуты — сидим прижимаясь друг к другу. Месяц прошел с того дня, как Люси была здесь, и я больше не хочу ее отпускать.
— Извини меня, — шепчет она. — Я пыталась сделать все, что в моих силах, но не сумела вытащить тебя.
— Как ты сюда попала?
— Подкупила ночного уборщика. Он ни в чем таком не участвует — ты можешь ему доверять.
— В чем не участвует? — Я беру ее за руку и мрачно нашептываю: — Я болен, серьезно болен. В чем таком тут можно участвовать?
Она хмурится:
— Как это ты можешь быть болен?
— Лекарства делают свое дело. Думаю, что я и на самом деле шизофреник.
— Я столько всего нашла, — говорит она. — Ты меня просил выяснить про маньяка-убийцу, про больницу и все остальное. Здесь и в самом деле что-то происходит…
— Но я не хочу, чтобы это было правдой! Я видел такие вещи, которые не могут быть реальностью, — монстров, настоящих монстров, и они не могут быть ничем иным, кроме как галлюцинациями. И потом, тут есть еще одна девушка…
— Еще одна девушка? — перебивает Люси громко и ревниво. Я испуганно смотрю на дверь, делая ей знак рукой вести себя тише. Она упирает руки в бедра. — Кто она?
— Репортерша, — шепчу я, — из «Сан». Но она точно игра воображения. Когда ты приходила в прошлый раз, приходила и она, а я ничего такого и не подумал, потому что доктор Литтл сказал мне, что пришел посетитель, но он-то говорил про тебя — это была девушка, и именно ты. Репортерша была еще одной галлюцинацией, которая пыталась затащить меня глубже в эту историю с убийцей, заговором и всем остальным, чего не существует. Все это игра воображения! Мне это привиделось — убийца, безликие люди и так далее. Неужели ты этого не понимаешь? Если все это нереально, то больше нечего бояться, не нужно прятаться.
Гулкие, громкие шаги в коридоре, они медленно приближаются, и я отодвигаюсь от нее.
— Охранник, — говорю я. — Закрой дверь. Быстро…
Но дверь закрыта.
Я недоуменно смотрю на Люси:
— Это ты ее закрыла?
— По-моему, да.
— Ты побежала прямо ко мне… Двери не закрываются сами по себе, здесь нет пружин. Кто закрыл дверь?
— Уверена, что я. Иначе и быть не могло.
Шаги звучат практически у самой двери.
— Это не имеет значения. Прячься!
Она перекатывается на противоположную от входа сторону кровати и ныряет под нее. Я падаю на постель, делаю вид, что сплю, но веки закрываю не до конца и сквозь щелочки вижу, как останавливается ночной охранник, смотрит в окошко и следует дальше. Выжидаю какое-то время, считаю его удаляющиеся шаги. Он замирает у следующей двери, и я перестаю дышать. Шаги возобновляются, потом затихают, и я задерживаю дыхание в том же ритме. Опять слышу шаги, перекатываюсь, заглядываю под кровать. Люси смотрит на меня снизу.
— Это не больница, а тюрьма, — возмущается она.
— Ты вроде сказала, что узнала что-то. — Бросаю взгляд на дверь. — Что же?
— Они и в самом деле охотятся на тебя. Вся больница. Уборщик — вот единственный, кому ты можешь доверять. Его зовут Ник, и он поможет нам бежать.
— Чего они хотят?
— Я не знаю. Но это уже не имеет значения — мы можем исчезнуть. Прямо сейчас, раз и навсегда, и ты больше никогда их не увидишь. Тогда уже будет не важно, что им надо, потому что ты получишь свободу.
Смотрю на нее, тяжело дыша, думаю о внешнем мире.
— Лекарства оказывают действие, — шепчу я. — Даже если что-то из этого реально, что-то явно — нет. А я не хочу возвращаться в прежнее состояние.
— Достанем тебе другие лекарства, ты должен пойти со мной! Ник мне открыл, он же нас и выпустит, но мы… — Она замолкает, бросает неуверенный взгляд на дверь, потом на меня. — Мы не можем.
Смотрю на нее, а беспокойство прорастает в душе, как сорняк.
— Чего мы не можем?
— Не можем бежать.
— Ты ведь договорилась с уборщиком?
Она явно запуталась и пытается вспомнить что-то.
— Ну да…
— И он тебя выпустит без проблем?
— Конечно, но… — Она мотает головой. — Это все как-то лишено смысла.
Делаю шаг к ней:
— Что лишено смысла?
— Помню, что подкупила уборщика. Помню, что пришла, чтобы освободить тебя, но уйти мы не можем.
— Мы не можем или я не могу?
Она окончательно запуталась и смотрит на меня с открытым ртом:
— Нет, не так конкретно, просто… Я знаю. Это факт, который у меня в подсознании: мы подойдем к воротам, согласно плану, но уборщика там не окажется, и нас поймают. Отсюда никак не выйти.
