Рахиль. Вот вторая сумасшедшая… Пусть она будет красивая, но не для нашего Гарика… Валя, которая ездит к нам из Семеновки мыть полы, говорит, что Луша имела Тинку от немца… Она при оккупации жила с немцем.
Злота. Тише, вон Рузя и Миля идут… Чтоб ты не смела им говорить про Гарика.
Рахиль. Боже паси. Что, мне нужен крик. Ой, горе, горе! Где только есть горе, оно цепляется к нашей семье… А Миличка тоже в шляпе. Теперь где кусок, извините за выражение, так оно носит шляпа… Смотри на Милю, его шляпа держит меня в Бердичеве.
Миля (Рахили). С праздником.
Рахиль. Тебя тоже… Ты в Житомире купил эту шляпу?
Миля. Глину меси, а шляпу носи. (Смеется.)
Рузя. Вы Гарика не видели?
Рахиль. Нет, он, наверно, с товарищами.
Рузя. Если я его увижу с Тинкой, так я ему разобью морду при всех людях.
Миля. Тише, Рузя, не кричи.
Рузя. Ты мне брось тише… Отец… Я б на твоем месте давно бы пошла к этой Луше и ей устроила черную жизнь.
Рахиль. При чем тут Луша, Луша мне сама говорила, что это ей не нравится, она не хочет иметь еврейского зятя, тем более что Тинка старше нашего Гарика на пять лет.
Злота. Рузя, ты видела Бронфенмахера?
Рузя. Ай, зачем мне этот Бронфенмахер, мне Гарика найти надо.
Рахиль. Ну где ж я тебе его найду? Что ты имеешь ко мне претензии? Что это, я его сосватала с Тинкой?
Рузя. Ай, мама, с тобой говорить, так надо гороху накушаться… Идем, Миля. (Уходят.)
Рахиль. Что ты скажешь, Злота? Горох она хочет кушать… Я тебе скажу, Злота, она хуже Мили… Он не такой плохой, как она его делает плохим… Это та еще Рузичка. Она думает, что я не помню, как в 47-м году она порвала на мне рубашку.
Злота. Ты же хочешь опять с ними жить.
Рахиль. Подожди, я еще не решила… Чуть что, они прыгают мне в лицо… Чтоб из них душа выпрыгнула…
Злота. Боже мой, боже мой, эти проклятия… (Они идут по бульвару.)
Макзаник (читает у обелиска нараспев, подражая московским поэтам).
Тонны камня и металла бросив ввысь,
Обелиски, как по команде «смирно!», поднялись.
Они стоят, как символы отваги, как символ непокорности людей,
Защищавших родину когда-то от армии, в которой главный был злодей…
Отстояли! Но какой ценою! Сколько не вернулося назад!
Именно для них, как по команде «смирно!»,
Обелиски эти и стоят…
Аплодисменты.
К обелиску подходят полковник Маматюк и полковник Делев с женами. Они обнажают головы, смахивают ладонями слезы.
Маматюк. (Делеву). Здесь лежат похоронены все нации, защищавшие родину… Все нации, кроме жидов…
Рахиль (Злоте). Ты слышала, что он сказал?
Злота. Идем домой, Рахиль, что-то мне колет сердце…
Рахиль. Нет, ты слышала, что он сказал, этот гой? Чтоб его гром убил и второго тоже вместе с их женами и детьми.
Злота. Идем домой, он же не тебе это сказал.
Рахиль. Ничего… Мой муж убит, а он будет говорить такие слова… Я ему морду побью…
Злота. Ой, я не могу жить. Она хочет иметь горе… Вот они уже ушли.
Рахиль. Ничего, я пойду за ними… Я не посмотрю, что Делева твоя заказчица, а Делев Герой Советского Союза… Мой муж убит, а он так будет говорить… (Плачет.) Ты здесь стой.
Злота. Ой, мне плохо…
Рахиль. Ничего, теперь всем плохо… Я сейчас приду. (Уходит.)
Проходят Овечкис, Бронфенмахер, Быля и Йойна.
Овечкис. Город мне нравится. Много старых красивых домов, как где-нибудь на Западе. Напоминает австрийские или польские города.
Йойна. Ну, здесь же была когда-то Литва, а потом Польша.
Овечкис. Да, приятно погулять под каштанами Бердичева. Если б только бердичевские евреи все время не кричали… Сплошные скандалы… Бердичевские нервы… Вот опять скандал, опять кричат…
Быля. Злотка, что ты плачешь, Злотка? Ой, вэй з мир… Что случилось, где Рахилька?
Злота (давясь слезами). Она пошла… Я не могу жить… Она пошла спориться с полковник…
Быля. С каким полковником? Что случилось?
Злота (плачет). С полковник… Ой, ее же могут арестовать…
Входят полковник Маматюк и полковник Делев с женами. За ними Рахиль.
Жена Маматюка (Рахили). Что вы ходите за нами, базарная баба?.. Что вы к нам привязались?..
Рахиль. Ваш муж будет говорить, что здесь лежат все нации, погибшие за родину, кроме жидов… Негодяй… Мой муж убит, а он будет так говорить. (Плачет, кричит.) Негодяй. Контрреволюционер…
Маматюк (побагровев, дергая головой). Бы… Жи… Сионистка!
Жена Делева. Замолчи, Харлампий, пойдем…
Рахиль. Я сионистка?! Сморкач… Я член партии с 28-го года… Мой муж типографский рабочий, член партии с 30-го года… Убит на фронт. Так ты говоришь, что я сионистка?..
Злота (плачет). Быля, Йойна, заберите ее… Я вас умоляю…
Овечкис (Йойне). Жуткая сцена… Когда евреи, особенно бердичевские, начинают реагировать на слово «жид», это еще хуже, чем когда это слово говорят… Это так скандально…
Йойна. Да зачем она связалась?.. Он же хочет уйти, а она ему не дает.
Овечкис. Оба стоят друг друга.
Рахиль (плачет). Ах ты, Гитлер… Ты думаешь, я тебя боюсь, что ты бросаешь головой…
Маматюк (хрипит, дергает головой). Спекулянтка… Бы… Жи… Я из тебя мясо сделаю…
Рахиль. Ты из меня сделаешь мясо?.. Вот так, как я держу руку, так я войду тебе в лицо…
Жена Маматюка. Харлампий, уйдем… Я тебя прошу… (К Делеву.) Филипп, помоги его увести, у него рана в голове может воспалиться. (К Рахили.) Ты, базарная скандалистка, мой муж имеет пять ранений за родину…
Рахиль. А мой муж совсем убит за родину… Так твой негодяй будет говорить, что в братской могиле все похоронены, кроме жидов… Он мне будет кричать — сионистка… Чтоб упало дерево и убило вас обоих… Чтоб наехала машина и разрезала вас на кусочки… Ты блядюга…
