А другая настолько равнодушна, что приходит в ужас от одной мысли, что он попытается ее поцеловать…
Нет, подумал он. Не безразличие заставило Пейдж отпрянуть от него. И когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, ее передернуло не от отвращения. Это все тот же страх, который он заметил в ее глазах в своем кабинете в день отъезда. Непонятно только, почему она боится его.
Может, потому, что только ему известно — и наверняка, — что под тщательно создаваемой ею холодной и спокойной маской Пейдж Макдермот отнюдь не холодна?
Но только ли ему известно это? А тот клиент, которым она так дорожит?
Его покоробило от одной мысли об этом. Не потому, конечно, что у нее мог быть другой, а потому, что он теряет лучшее время для сна, размышляя об этом.
Когда Пейдж вышла из комнаты около восьми, мать уже сидела в своем любимом кресле. Телевизор работал, но звук был приглушен, и Пейдж сразу поняла, что Эйлин и не смотрит его.
По крайней мере, мать никогда особо не интересовалась прогнозом погоды в юго-западной Азии, а потому явно репетирует речь, всесторонне обосновывающую, почему Пейдж надо отменить планы на вечер. Вот уж о чем она не догадывается, так это о том, что Пейдж не только согласна с ней, но готова привести собственные доводы.
— Звонил телефон или мне показалось? — спросила Пейдж.
Эйлин удивленно моргнула и выпрямилась.
— Звонила Сабрина, но сказала, что ей просто хотелось посплетничать, а потому позвонит попозже.
Пейдж заметила, что у матери непривычно горят глаза, а щеки слегка порозовели.
— Она еще раз звонила? Мне показалось, что телефон звонил дважды. — Пейдж нахмурилась. Мама, у тебя что, небольшой жар?
Она положила руку ей на лоб, когда раздался звонок в дверь.
Эйлин уклонилась.
— Что в этом необычного? Поди открой дверь.
— Но если ты чувствуешь себя не очень хорошо…
— Лучшего самочувствия нечего и ожидать, и ты ошибаешься, если думаешь, будто мне хочется своими жалобами заставить Остина Уивера смотреть на меня свысока.
Пейдж вздохнула и открыла дверь. Было так хорошо придумано помирить Остина с Эйлин — если бы получилось.
— Когда они ехали по городу, Остин сказал:
— Надеюсь, «Пинекл» тебя устроит? Я посоветовался с Калебом, и тот сказал, что это лучший ресторан в Денвере.
— Калеб считает, что это единственный ресторан в Денвере. Он завтракает там не реже пяти раз в неделю — и, надеюсь, продолжит в том же духе и после свадьбы, потому что у Сабрины тосты непременно пережарятся.
Остин усмехнулся.
— Не удивительно, что он предложил заказать нам столик.
Нам. Ненароком произнесенное слово оставило пустоту в душе у Пейдж. Она попеняла себе за то, что придирается к мелочам, ведь Остин не придал этому никакого значения. По сути, между ними никогда не было близости, даже тогда, когда они жили под одной крышей, спали в одной постели, предавались любви…
И как могла она возомнить, что знает каждую его мысль, как каждый дюйм его тела?
— Ты что-то примолкла, — заметил Остин.
У нее перехватило дыхание.
— С кем осталась Дженнифер? — поспешно спросила она.
— За ней присмотрит подросток, живущий под нами. Оказалось, у консьержа есть список жильцов.
— Держу пари, Трисия взялась за это стиснув зубы. Удивительно, что она не предложила себя.
Метрдотель провел их в один из самых удаленных уголков зала, к столу, расположенному на самой нижней и самой удаленной от центра круглой площадке ресторана. Он стоял у стены, отделенный от зала пальмами. Вид открывался чудесный: под ними расстилалась паутина огней, уходящих за горизонт.
В ресторане было людно, но до них доносились только приглушенные голоса, звяканье серебра и фарфора, да изредка хлопок пробки напоминал, что они не одни. Остин переговорил с официантом и, когда их обслужили и подали бутылку в серебряном ведерке со льдом, поднял бокал в молчаливом приветствии.
Пейдж теребила бокал, стараясь не вспоминать о других вечерах — о тех временах, когда было неважно, что пить и есть, просто потому, что они вместе.
По крайней мере, печально подумала она, так было с ней.
Словно прочитав ее мысли, Остин пробормотал:
— Это не очень-то похоже на те вечера, когда мы ходили в кафе-мороженое.
У Пейдж кольнуло сердце, и ей с трудом удалось отшутиться:
— Тогда мы смотрели на небо, а не под ноги, и золотыми песчинками в небесах были мотыльки, порхающие в свете уличных фонарей.
Он улыбнулся одними губами.
— Тебя не тянет на воспоминания, ведь так?
— Не вижу в этом смысла.
— Мне хотелось сделать это для тебя тогда, Пейдж. — Он подался вперед и мягко прикрыл ее руку своей ладонью. — Я бы хотел сделать это сейчас. Я не об обеде. Я о.., жизни.
Сдавленный возглас удивления над ее головой заставил Пейдж глянуть вверх, откуда только и можно было видеть их. Она успела заметить лишь длинные черные волосы и экзотические раскосые зеленые глаза, но и этого было довольно.
Пейдж отдернула руку.
— Это Сабрина, — сухо сказала она. — Ты ведь сказал Калебу, кого пригласил в ресторан?
Остин покачал головой.
— Он не спрашивал, а я не стад откровенничать.
Она настороженно рассматривала его, но, поразмыслив, решила, что он говорит правду. Если б Калеб знал, Сабрина выпытала бы у него — и не поразилась бы при виде нее.
Когда улеглось волнение, Пейдж легко догадалась, как все произошло. Калеб случайно упомянул о том, что заказал для Остина столик на двоих. Сабрина, сгорая от любопытства, предложила пойти в ресторан и якобы невзначай оказалась там, откуда виден их столик любимое место Калеба…
Сабрина звонила, сказала ей Эйлин, когда подъехал Остин. Сказала, что ей хотелось посплетничать.
О свидании Остина, о чем же еще. Повезло еще, что не она подошла к телефону, — хотя беседа вышла бы забавной.
— Напрасно мы это затеяли. — Она отодвинула свой стул. — Я ухожу.
Остин удивленно поднял брови.
— Прямо сейчас? Когда официант несет закуски? Этим ты только подтвердишь подозрения Сабрины, что и вправду что-то происходит.
Он, безусловно, прав; придется досидеть до конца, или ее поведение вызовет куда больше вопросов, чем хотелось бы.
К тому же, возмутилась она, почему бы ей не пообедать с Остином? В благодарность за услугу.
Ясно без слов. И нечего во всем отчитываться перед партнерами.
Официант поставил перед ней охлажденную тарелку. Пейдж посмотрела на аппетитный, прекрасно сервированный мусс из лосося с внезапным отвращением.
