За полгода, которые Винни провела в интернате, она научилась бережно обращаться с одеждой. Целых два дня она разбирала материно белье и платья, аккуратно складывала их, кое-что безжалостно бросала в мешок для тряпья, кое-что долго, с почтением разглядывала. Как она ни старалась, она не могла представить себе мать в нижнем белье оранжевого шелка. И вообще представить ее хорошо, со вкусом одетой. Но Винни решила во что бы то ни стало добиться, чтобы мать ее выглядела не хуже других матерей, которых она иногда видела в школе. Узнав об этом ее намерении, миссис Мабл растрогалась до слез.
— У меня никогда это не получится, — сказала она, целуя дочь. — И… и… мне иной раз кажется, что и смысла-то в этом нет. Знаешь, милая, отец всегда так занят…
Купидоны на огромной ампирной кровати уже много месяцев выглядывали понапрасну — вот о чем думала миссис Мабл, хотя ни за что на свете не решилась бы намекнуть на это дочери.
Пока миссис Мабл в суете отбирала вещи для путешествия, не была забыта и Винни. Для того чтобы провести месяц в отеле «Гранд Павильон», ей тоже требовались новые вещи. Причем вкус у Винни соответствовал ее возрасту. Миссис Мабл даже несколько испугалась, увидев то, что выбрала Винни, но она и не подумала спорить. У нее были очень смутные представления, что приличествует носить пятнадцатилетней девочке, если она отдыхает в отеле «Гранд Павильон»…
— Совсем по-другому выглядит, если немного обрезать волосы, — говорила Винни сама себе, стоя перед зеркалом. Она внимательно изучала свое лицо; увидев поблизости мать, она продолжала, обращаясь уже к ней: — Тогда никто не сможет сказать, сколько мне лет. А если не остричь, то сразу видно… В общем, если вот так, и в новой одежде, то, пожалуй, каникулы пройдут неплохо. Будет что рассказать, когда вернусь в школу.
И вот уже Винни и миссис Мабл в приятном волнении ждали такси, которое отвезет их на вокзал «Виктория». Джона с ними не было. Он решил ехать один, на мотоцикле, хотя Винни и запротестовала: по ее мнению, мотоцикл — это дурной вкус…
Мистер Мабл тоже был радостно взволнован, когда прощался с ними. У него были свои причины избавиться от дочери. В ее присутствии он чувствовал себя неуютно, особенно когда напивался. Три месяца хорошего питания, три месяца близкой дружбы с девочками, у которых никогда не было проблем с произношением, удивительно быстро отдалили дочь от семьи. Мистеру Маблу казалось, что Винни в любую минуту может потребовать: давайте переселяться в другой дом, побольше и получше, или, если это невозможно, давайте хотя бы отремонтируем этот и заменим обои, чтобы дом был как дом, чтобы походил на дома других девочек… Мистер Мабл не боялся расходов. Его страшила мысль, что в доме появятся чужие, они будут всюду ходить, поставят лестницу в саду, возведут леса.
Ведь ножки лестницы легко могут провалиться на несколько дюймов в рыхлую землю заброшенной клумбы.
На трезвую голову он и сам понимал, что дети не слишком благодарны за свалившееся на них благополучие, не очень тронуты его заботой о них. Он даже догадывался, что они вовсе не в восторге от мозаичного стола. Были минуты, когда он, испытывая острую жалость к себе, понимал, что жертва, которую он принес ради них, — жертва напрасная. Чаще всего он винил во всем обстоятельства и предпочитал не думать об этом. Но бывали особенно тягостные моменты, когда виски не помогало, когда хмель вытеснялся сознанием, что это — его вина, его грех. Иногда ему так и не удавалось до конца убедить себя в том, что он хотя и преступник, но преступник торжествующий, презревший трудности, одолевший все препятствия, необходимость превративший в добродетель. В такие моменты он видел себя в истинном, беспощадном свете — как загнанную в угол крысу, которая с бесстрашием отчаяния защищается против того, что рано или поздно неотвратимо наступит… Когда он чувствовал приближение такого момента, торопливо тянулся к стакану и с жадностью выпивал его. Виски, за его деньги, слава Богу, у него было всегда, как и Маргерит Коллинз.
Глава 10
Богатый жизненный опыт и выработанное благодаря ему поведение сделали мадам Коллинз виртуозной интриганкой. Дело в том, что никто из обитателей пригорода, даже молочник, развозящий молоко по домам, не слышит столько сплетен, как портниха. После примерки, когда разговор с легкой и неисчерпаемой темы одежды переходит на другие предметы, обязательно заходит речь о местных новостях. С теми, кто не выходил за пределы дел церковных, мадам Коллинз тоже была словоохотлива; большинство, однако, с удовольствием делилось с собеседником — особенно если это собеседница — своими мыслями и наблюдениями относительно соседей. Мадам Коллинз услышала о внезапном богатстве мистера Мабла едва ли не в тот самый день, когда он сам только-только начал к нему привыкать. Она взяла это на заметку: знакомство с богатым человеком всегда полезно, особенно для женщины, которая, пережив в ранней молодости массу приключений на территории, занятой английскими частями, по горло сыта убогими буднями мещанского пригорода.
Историческое знакомство с мистером Маблом — в тот день, когда была привезена новая мебель, — было спланировано лишь отчасти. Мадам Коллинз как раз шла по Малькольм-роуд по своим делам, и тут ей бросилось в глаза золотое сияние огромного количества вносимой в дом мебели; сцена эта произвела на нее глубокое впечатление. Мебель, хотя и была ужасающе безвкусна, стоила огромных денег… Потом она увидела и хозяина, булавку в его галстуке, золотые часы, портсигар — и приняла решение. Видимо, все, что говорят о его богатстве, — правда. А завязать с ним знакомство, ей-богу, для нее не составляло труда.
Не прошло и недели, а мадам Коллинз знала о Маблах все, что стоило знать… Конечно, за исключением того (для нее, впрочем, значения не имеющего) эпизода, что двадцать месяцев тому назад разыгрался в столовой у Маблов. Соседки не раз намекали, что в отношениях между мистером Маблом и его благоверной как будто не все в порядке; мадам Коллинз только в этом и хотела удостовериться. Богатый мужчина, охладевший к своей жене… Жена, достаточно глупая, чтобы ее можно было легко водить за нос… И все это — рядом, под боком… В безрадостной жизни мадам Коллинз забрезжило обещание больших денег и затем веселой, обеспеченной жизни. Особенно когда она убедилась, что мистер Мабл совершенно неопытен с женщинами, а состояние его — целенькое, не растраченное.
Для Энни Мабл мадам Коллинз была подарком судьбы. Она предложила ей свою дружбу, и несчастная, заброшенная женщина с радостью ее приняла. Мадам Коллинз пригласила ее в гости, в свой дом на соседней улице, представила ей своего мужа, чем лишний раз доказала, что она — солидная, с безупречной репутацией женщина. Энни Мабл, разумеется, не заметила, насколько сер и незначителен мистер Коллинз.
Он действительно был человеком скучным и в чем-то трагичным. Природа, дав ему замечательный музыкальный слух, лишила его даже малейших способностей к творчеству. Всю жизнь — за исключением бурного года, проведенного во Франции и завершившегося женитьбой на Маргерит, — он зарабатывал на жизнь настройкой роялей. Настройщик он был великолепный, и фирма, на которую он работал, ценила его высоко. В этом и крылась его трагедия. Ибо настройщику-виртуозу самому играть на фортепьяно противопоказано. Если он все-таки занимается этим, мастерство его падает. Его слух теряет ту изощренную точность, которая необходима для безупречной настройки. Коллинз, который был страстным поклонником музыки, все свое время проводил на фабрике роялей, занимаясь настройкой, вечной настройкой инструментов. Неудивительно, что мадам Коллинз находила свою жизнь безрадостной.
