Это прозвучало угрожающе. Зная, что рано или поздно им придется объясниться, Эмма подготовила речь. Однако страх быть отвергнутой, потерять его во второй раз, сковал ей язык. По лицу Гаррета она не могла понять, что у него на уме.
Они проехали город и его предместья и выехали на дорогу, идущую вдоль побережья. Меньше чем через пять минут Гаррет свернул к частному аэродрому. На взлетной полосе стоял небольшой серебристый самолет с придвинутой к открытой двери лестницей. Какой-то темноволосый мужчина стоял наверху. Гаррет подъехал прямо к трапу.
— Что это значит? — удивилась Эмма.
— Просто уединенное место, чтобы поговорить, — заверил он ее.
Эмма нахмурилась. Она видела по его глазам, что они приехали сюда не случайно. Все казалось таким таинственным, что она решила просто подождать и посмотреть, что он задумал.
Гаррет вышел из машины и заговорил с мужчиной, который спустился по трапу — кажется, он назвал его Дугом, — потом вернулся за ней.
— Это мой водитель из Нью-Йорка, Эмма. Придется мне махнуть эти колеса на другие.
Как только она вышла, Дуг немедленно сел за руль, и машина уехала. Вот только другой негде видно не было.
Гаррет кивнул на самолет.
— Я знаю, что все происходящее кажется тебе безумием, но это единственное на свете место, где я могу гарантировать, что никто, абсолютно никто, не помешает нам.
Эмма никогда не видела, чтобы он нервничал, однако что-то во всем его облике, позе, жестах было не так. И до нее, наконец, дошло: он боится.
Эмма поднялась по ступенькам впереди него и нырнула внутрь салона. Она всю жизнь летала на частных самолетах, но этот был особенный. Внутренним убранством он напоминал гостиную в роскошной квартире: уютные кожаные диваны и кресла, снабженные ремнями безопасности, полированные столики красного дерева, повсюду ковры.
Оказавшись, наконец, с ним наедине, Эмма больше не могла ждать.
— Я была не права по отношению к тебе, Гаррет, — прошептала она.
— Нет, это я был не прав.
Она покачала головой.
— Ты предположил, что деньги имеют для меня решающее значение. Я хотела отрицать это, но когда взглянула на свою жизнь со стороны, то поняла, что ты имел полное право сделать такое предположение. — Она нервно сглотнула. — Я всегда имела все, что только пожелаю. Принимала это как само собой разумеющееся. Я выросла испорченной.
— Нет, Эмма. Куда ни глянь, ты делаешь так много добра для других…
— На деньги родителей, Гаррет. Легко принимать от них чеки на кругленькие суммы под предлогом ожидаемого наследства, легко тратить, легко жить так, как мне хочется. Мне бы следовало раньше понять, что тридцатилетняя женщина, которая никогда не жила на свои средства, заслуживает лишь жалости. Я эгоистичная…
В конце концов, это спокойное, невозмутимое выражение исчезло с его лица.
— Эмма, ты уж точно самый неэгоистичный человек из всех, кого я знаю.
— Гаррет, я пытаюсь сказать, что понимаю, почему ты подумал, будто я… преследую цель получить наследство. Теперь я понимаю, что ты имел полное право посчитать меня меркантильной…
— Стоп. — Он взъерошил рукой волосы. — Эмма, я признаю, что думал так — в течение короткого отрезка времени. Но то, что ты восприняла как оскорбление, таковым не являлось. Поверь, я знаю цену деньгам. И, как я уже говорил, в бедности нет ничего привлекательного. Я тоже покопался у себя в душе и понял, что, когда я рос, все вокруг меня измерялось деньгами. Величина банковского вклада и статус в обществе — вот что было важнее всего.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаешь. Я не хотел, чтобы ты нуждалась во мне только из-за денег, и не хотел, чтобы ты думала, что мне есть до них дело. Для меня имели значение только мы сами, то чувство, которое с новой силой вспыхнуло спустя столько лет…
Эмма подскочила от неожиданности, когда какой-то незнакомец появился в дверях кабины пилота. Она понятия не имела, что в самолете есть кто-то еще. Седой мужчина вскинул руку в приветствии.
— Нам разрешили взлет, мистер Китинг, — доложил пилот. — Пять минут. — Он снова исчез в кабине.
Эмма удивленно воззрилась на Гаррета.
— А, черт, — сказал он. — Если б я был рыцарем в сияющих доспехах, то сделал бы все так, как надо. Но я не рыцарь, Эм. В общем, я могу привезти тебя на работу завтра, если нужно, а сейчас я хочу, чтобы ты кое-куда со мной полетела. Просто скажи «да».
За такое выражение в его глазах она согласилась бы на что угодно. Прежде чем они поднялись в воздух, он положил ей на колени маленькую бархатную коробочку, которая оказалась… пустой. Гаррет поспешил объяснить:
— Я не хотел покупать обычное кольцо. Сегодня мы встречаемся с художником, который изготовит нечто особенное для тебя, и только для тебя. И я подумал, что мы можем поехать к нему сразу после обеда.
— После обеда, — слабо повторила она.
— Да. Но сначала мы поженимся. Для этого я захватил два простых колечка.
— Поженимся, — растерянно проговорила Эмма.
Он расстегнул ее ремень безопасности и, словно она весила не больше пушинки, усадил к себе на колени.
— Эмма, пожалуйста, не спорь со мной. Нам нужно пожениться до твоего тридцатилетия. Я хочу, чтобы ты никогда впредь не беспокоилась о своей независимости. Поэтому я сам учредил доверительный фонд на твое имя. Он твой, что бы со мной ни случилось.
Она попыталась что-то сказать, но он жестом остановил ее.
— Что касается твоего фонда, детка, я думаю, мы могли бы сохранить его для наших детей. Тогда ты сможешь полностью выбросить его из головы и никогда о нем не думать. Но что до остального плана, он касается только нас двоих.
— Нас двоих, — в последний раз, словно эхо, повторила она.
— Ты можешь развестись со мной после дня рождения, если хочешь. Тебе не придется волноваться ни о наследстве, ни о чем еще, и ты сможешь продолжать заниматься тем, что любишь. А пока мы вместе, у меня появится шанс поухаживать за тобой, милая. Быть твоим рыцарем. Любить тебя так, как ты заслуживаешь…
Потребовался поцелуй, чтобы заставить его замолчать. Кто бы мог подумать, что ее такой сдержанный, такой сильный Гаррет окажется настолько ранимым? Закрыв глаза, Эмма прижалась к нему всем телом, навсегда вручая любимому свое сердце.
Наконец Эмма подняла голову и нахмурилась.
— Я говорила, что без ума от тебя?
— Думаю, нет.
— А я говорила, как сильно люблю тебя?
— Нет, но я начинаю в это верить.
— Только начинаешь? — Эмма осыпала его новым дождем поцелуев и ласк, которые грозили лишить их обоих самообладания.
— Я верю, верю, — нежно прошептал он.
