– Давайте, госпожа Мутценбахер, позвольте мне это, вы мне уже давно нравитесь.
Мать отодвинулась от него и решительно покачала головой:
– Оставьте меня в покое, пожалуйста, я женщина порядочная!
Моя мать была стройной, крепко сложенной женщиной и ей в ту пору было, вероятно, лет тридцать шесть-тридцать восемь. У неё было ещё свежее лицо и красивые белокурые волосы.
– Послушайте, – сказал Экхардт, – по вам, однако, совершенно не скажешь, что у вас уже трое детей…
Мать никак не прокомментировала это признание, а он продолжал:
– То бишь, я хотел сказать, что по лицу этого не заметишь… однако где-нибудь уже, наверняка, видно…
– Нигде ничего не видно, – запальчиво воскликнула мать, верно, задетая за живое, – я всё такая же, какою была в девицах.
Теперь он изобразил недоверие:
– Быть такого не может… Знаем мы эти байки.
Мать этот скептицизм очень обидел:
– Ничего-то вы не знаете. Грудь у меня по-прежнему точно такая же, как была.
Экхардт подскочил к ней и вознамерился, было, потрогать груди.
– Я должен сам в этом удостовериться! – крикнул он.
Однако мать уклонилась от его проверки:
– Оставьте, пожалуйста, коли на слово не верите.
Тем не менее, Экхардту удалось поймать её за одну из грудей. Я увидела, как он схватил и сдавил её. Он был вне себя от радости:
– Нет, ну надо же! Вот это да! – воскликнул он несколько раз кряду. – Она действительно как у девственницы… послушайте, такого мне в жизни ещё не встречалось.
Мать для приличия ещё немного поупиралась, но потом успокоилась и с гордостью улыбнулась:
– Ну, вот видите, – сказала она, – теперь вы мне верите.
– Теперь, душенька моя, верю, – ответил Экхардт и взял в руку вторую грудь, не встретив никакого сопротивления со стороны матери.
– Знаете, – продолжал он, при этом обеими руками играя её грудями, так что под тонкой перкалевой блузкой отчётливо выступили соски. – Знаете, вы поступаете ужасно глупо, когда с такой красивой грудью ещё и прилагаете усилия для того, чтобы добиться оргазма от своего мужа. Да другие ради одних этих сисек наизнанку бы вывернулись…
– Я всё-таки честная женщина, – сказала мать, однако держалась спокойно и позволила дальше мять свои груди.
– Чуть честнее, чуть нечестнее, – заявил ей Экхардт, – но если муж ничего предложить не может, всякая честность кончается. В таком случае у вас больше нет обязательств. Природа требует удовлетворения…
С этими словами он расстегнул ей блузку и извлёк из сорочки голые груди. Они белой массой лежали теперь в его смуглых руках.
– Ну, что вы, перестаньте сейчас же, – прошептала мать и хотела высвободиться. Но он быстро наклонился и поцеловал её в левый сосок. Я видела, как мать затрепетала всем телом. – Прекратите! Прекратите же! – настоятельно прошептала она. И потом добавила: – Кто-нибудь может придти…
Она стояла перед двуспальной кроватью, ещё не застеленной с минувшей ночи. Внезапным приёмом Экхардт бросил её поперёк кровати и мгновение спустя уже лежал между её ногами.
Она сучила ногами, и Экхардту стоило немалых усилий не дать ей подняться.
– Нет, нет, – шептала она, – я не хочу… я честная женщина…
– Да что там, – прикрикнул на неё Экхардт, – вы наверняка уже когда-нибудь пробовали на вкус другую колбаску…
– Нет, никогда ещё… никогда… Убирайтесь… или я закричу…
Между тем шлейф Экхардта уже искал заветный вход.
– Не устраивайте истерику, из-за одного-то раза… – пропыхтел он. При этом я со стороны видела, как он гладил и сжимал груди.
– А если сейчас кто-нибудь придёт?.. – взмолилась мать.
– Никто не придёт, – успокоил он её и резкими толчками начал, было, половой акт. Мать лежала спокойно и почти не шевелилась. Она только безостановочно повторяла:
– Прошу вас, не делайте этого… прошу вас… не… – Вдруг она засмеялась: – Да вы никак не найдёте дорогу… – Экхардт безуспешно пытался втолкнуться в неё. И я услышала, как она внезапно прошептала: – Погодите… нет… не так… – Потом раздался короткий стон, длинный вздох. Экхардт воткнул ей шлейф.
Ситуация в мгновение ока изменилась. Мать задрожала всем телом, затем широко раскинула ноги, а Экхардт приподнял её и просунул под неё обе руки:
– Так, – прошептал он, – вот так-то, бабёнка.
Мне были знакомы его ритмичные удары, и я увидела, что сейчас он сношается с превеликим наслаждением. Я стала размышлять, остаться ли мне здесь и продолжить свои наблюдения, или спуститься вниз и поискать в подвале господина Горака. Однако во-первых я побоялась, что могут услышать, как я буду уходить, а во-вторых, остаться на месте меня заставило любопытство.
Мать начала отвечать на толчки Экхардта.
– Ага, – крикнул он, – значит, ты всё-таки можешь… всё-таки можешь… ах… какая тёплая, узкая втулочка… и какие прекрасные титьки… ах… а как хорошо ты подмахиваешь… ах… теперь я не стану спешить с оргазмом… теперь я надолго поселюсь в этой норке…
Дыхание матери становилось всё учащённее и быстрее, и вскоре она, наконец, тоже заговорила:
– Мария и Иосиф… ты делаешь мне больно… что за хоботище, такой большой… и такой толстый… а-а… сладко… как сладко… а-а… а-а… это совершенно иначе, чем происходит обычно… крепче, ещё крепче… это даже в грудях отдаётся… сношай меня… сношай меня хорошо… Вот сейчас у меня подходит!
– Только не торопись, – заметил Экхардт, который как молотилка двигался вверх и вниз. – Только не торопись… я не стану брызгать сейчас, только подожди.
– Ах, как это замечательно… Никогда не думала, что можно так долго сношаться, – шептала она. – Мой муженёк уже давным-давно бы закончил… а-а… как же хорошо… он так крепко входит… так крепко… и так продирает… а-а… это чудесно… так долго мой муж никогда не делал…
– Если сейчас вытащить, было бы неприятно? – спросил Экхардт и при этом чуточку подался назад.
Мать громко закричала, мёртвой хваткой вцепилась в него и, когда он опять вернулся на место, снова запричитала:
– А-а… господи… на меня накатывает… на меня накатывает… ради бога, только сейчас не уходи… только не сейчас… пожалуйста… пожалуйста, я прошу…
Экхардт могучим орлом взлетал вверх и вниз:
– Что, сейчас у меня вдруг появилось право сношать тебя, не правда ли? Сейчас я имею право на это? Не так ли? И ты уже не хочешь, как прежде, меня отвергнуть…
– Только пудри меня… Ах, господи, если б я знала, как это хорошо, как хорош член и как он умеет наяривать… ах… ах… сейчас… сейчас…
Она залилась слезами, начала визжать, всхлипывать, и жадно хватала ртом воздух. Экхардт же продолжал дело совокупления.
