Книга Узорчатая парча - Тэру Миямото

Ваше письмо вынимала из почтового ящика Икуко. Она принесла его мне, когда я была на кухне. Икуко даже прыснула, отдавая его: какая завелись подруга у нашей госпожи, с таким очаровательным именем! Прочитав на конверте имя отправителя, я тоже развеселилась. Надо же такое написать – Аямэ Ханадзоно! Такое имя может взять себе разве звезда из театра «Такарадзука», верно? Предыдущее письмо Вы отправили от лица Ханако Ямады. Если Вы в следующий раз не придумаете что-нибудь пооригинальней, то дома меня заподозрят Бог знает в чем!

Я вскрыла Ваше письмо поздно ночью, когда муж и Киётака уснули. И тут мне вспомнилось то, о чем я писала Вам в одном из моих писем. А конкретнее, в том письме, которое я написала в ответ на Ваше послание, где Вы, не стесняясь, обстоятельно изложили подробности Вашей роковой встречи с Юкако Сэо в Майдзуру. Я пристала к Вам с настойчивой просьбой рассказать мне все до конца о Ваших отношениях с этой женщиной, потому что имела право знать об этом. В том же письме я в сердцах написала, что не успокоюсь, пока Вы не расскажете мне всю свою романтическую историю до конца. (В самом деле, прочитав Ваше письмо, я так рассердилась, что едва не порвала его!) Но что теперь говорить об этом… Когда же я внимательно перечитала Ваше третье письмо, то есть то письмо, где Вы описываете свою поразительную историю, я заметила, что там очень подробно изложены Ваши взаимоотношения с Юкако Сэо. Правда, последняя встреча с ней описана весьма скупо, однако перечитав вчера это письмо еще раз, я из подтекста все же смогла понять, что происходило между Вами и Юкако, начиная со встречи в универмаге вплоть до того ужасного происшествия, хотя Вы напрямую об этом не говорите. Но мне вполне хватило и того, что там написано. Упрек Юкако Сэо в том, что «Вы всегда уходите к себе домой», словно растопил кусок льда в моей душе. Я даже почувствовала к этой женщине нечто похожее на любовь. Хотя в данном случае это слово не вполне уместно. Она похитила у меня мужа, но я тоже женщина, и у меня возникло желание пожалеть ее, посочувствовать. Мне показалось, что теперь я смогла бы спокойно, мирно встретиться с ней. Сейчас я порой с большой тоской вспоминаю о женщине Юкако Сэо, как грущу о своих близких людях, которые уже не вернутся в наш мир… И в то же время в глубине моей души продолжают жить ревность и мстительная злоба. И еще: рассказ этой Рэйко, женщины, с которой Вы сейчас живете, о ее бабушке отчего-то запал мне в душу, причем не как сказка, а как жизненно правдивая история. Люди, лишившие жизни себя или других, уже никогда не возродятся в облике человека… Мне кажется, что эти слова заключают в себе страшную истину. Мне и самой непонятно, почему я восприняла этот рассказ как бесспорный факт. Принимая ванну, поливая на закате деревья в нашем саду, я все размышляла о том, почему слова бабушки Рэйко так глубоко врезались в мое сердце. А потом я вдруг все поняла. Да потому, что я мать ребенка по имени Киётака! Киётака тоже родился не вполне нормальным ребенком, хотя его проблемы совершенно другого рода. В придачу к дарованной жизни он получил свое несчастье, которое могло быть даже страшнее. Почему мой ребенок должен был появиться на свет с таким горьким грузом? Почему у той бабушки было всего четыре пальца? Почему одни родятся неграми, а другие – японцами? Почему у змей нет конечностей? Отчего вороны черные, а лебеди белые? Почему одни пышут здоровьем, а другие страдают болезнями? Почему одни родятся уродами, а другие – красавцами?… Я, как женщина, родившая такого ребенка, хочу знать истинную причину существования в этом суровом мире нелепой несправедливости и неравенства. Но, видно, сколько ни бейся, ответа все одно не найдешь… Однако, читая про бабушку Рэйко, я вдруг задумалась. А что, если все ее россказни отнюдь не забавная сказка, а правда жизни?

Вспоминая о Юкако Сэо, Вы употребили слова «кармическая сущность». Потом, если я правильно поняла Вас, Вы написали о том, что между совершенным Вами Добром и Злом, что накрепко прилепились к Вашему двойнику, наблюдавшими за Вами, когда Вы умирали, и этой самой «кармической сущностью» существует некая связь. Я как-то совсем запуталась и не пойму, что к чему. Попробую хоть чуть-чуть разобраться в своей душе. Для этого я вынуждена коснуться темы, которой до сих пор избегала, – моих супружеских отношений с Соитиро Кацунумой. Кацунума не пьет спиртного, не увлекается теннисом, гольфом и вообще каким-либо спортом, не играет в азартные игры, в го и сёги. Мало того, музыка Моцарта для него – надоедливый, раздражающий шум, просто набор звуков. Думаю, струны его души могут петь лишь тогда, когда он читает свои малопонятные книги по истории. Через два года после нашей женитьбы, после рождения Киётаки, его повысили до доцента. И до этого к нам в дом заглядывали студенты, но теперь они стали ходить просто толпами, и юноши, и девушки. Почти все они посещали семинары доцента Кацунумы. Среди студентов была одна высокая, худощавая, немного холодноватая красивая девушка. Она всегда держалась нарочито неприветливо, явно кичилась своей внешностью, и у меня вызывала некоторую неприязнь. Однажды к нам, как всегда, с громкими воплями ввалилась шумная ватага студентов. Они сами залезли в холодильник, будто у себя дома, достали пиво, сок и сыр и, окружив Кацунуму, начали галдеть о чем-то. Потом наступил вечер и все вдруг засобирались домой. Столпившись у двери, студенты принялись благодарить нас с мужем за теплый прием. Тут красивая студентка взглянула на Кацунуму и слегка улыбнулась. Я украдкой вгляделась в ее лицо – и увидела, как она говорит что-то одними глазами. Я быстро перевела глаза на мужа и ахнула в душе. Кацунума тоже говорил ей что-то глазами! Я сразу же поняла, что между ними что-то есть, какая-то взаимосвязь. Мои предчувствия, как правило, сбываются, однако в тот момент они были всего лишь предчувствиями, смутными предположениями. Прошло несколько месяцев. Секретарь отца – господин Окабэ – принес нам двух крупных морских окуней, которых собственноручно выловил в Вакаяме. (Вы же знаете, он страстный рыболов.) Одного окуня мы решили съесть сами, а другого подарить хозяевам «Моцарта», с которыми мы теперь стали родственниками. Я положила рыбину в виниловый пакет и вышла из дому. Я было пошла привычной дорогой, а обычно я хожу через жилой квартал, потом на втором перекрестке сворачиваю направо и выхожу к реке. Но тут я столкнулась с огромной бродячей собакой. Она стояла на дороге, высунув язык. Я испугалась и повернула обратно, решив пойти кружным путем, по неосвещенной улице, где мало кто ходит. Сделав несколько шагов, я вдруг увидела Кацунуму с той самой студенткой. Они обнимались, укрывшись в тени ворот какого-то особняка. В полном смятении я вернулась туда, откуда пришла, дрожа от страха, прокралась мимо собаки, добралась до «Моцарта», отдала хозяевам окуня и возвратилась домой. В тот вечер Кацунума вернулся поздно. Наверное, наобнимавшись совсем рядом с нашим домом, они потом направились куда-то еще. Может, на взморье, далеко-далеко за теннисный корт. Или в дом свиданий за станцией. Впрочем, меня это совершенно не тронуло. Ничто не шевельнулось в моей душе. Кацунума пришел, как ни в чем не бывало. Я встретила его так, словно ничего не случилось. Глупейшая ситуация. Оба они казались мне невыносимо грязными. Отношения между Кацунумой и той студенткой вульгарны и недостойны. Но тут же я хладнокровно подумала, что для меня Кацунума – никто, просто ничтожество. Я ведь вышла за него не по любви. Да и сейчас, после нескольких лет брака, так и не испытываю к нему чувств, хотя бы отдаленно напоминающих любовь. Не могу. Ну и пусть, будь, как будет, сказала я себе. У меня есть Киётака. Мой любимый, любимый ребенок, который родился таким несчастным! Ради него я и живу. Эта мысль словно пронзила меня.