– Сейчас пройдем «Сатурн» в Кубке, порвем на выезде «Ростов» и как раз к третьему туру вашу картину раскрасим, – строила планы Карина.
– Что раскрасите? – вернулся к реальности Николай Андреевич.
– «Спартачи не прилетели», – пояснил Саврасов. – Они провалили селекцию – никого зимой не купили. Вот все над ними и смеются. В третьем туре как раз играют в Питере. Картина их сразу поставит на место. Как обухом по голове! Это все те, кого они в Европе обещали подписать.
– А Плетикоса? Они же хорвата купили. – Римский-Корсаков невольно вспомнил о заказе, поступившем Иванову.
– Эге, а с каких это пор вы футболом стали увлекаться? – поразился Саврасов.
– Сейчас все… Футбол – такое дело… Каждый смотрит.
Николай Андреевич решил не закладывать Иванова, хотя предатель искусства того заслуживал. Саврасов, кажется, занялся тем же промыслом. Просто он воюет на другой стороне. Вернее, рисует на другой стороне.
– А не жалко вам так свою картину, – Николай Андреевич долго подыскивал слово, – трансформировать?
– Да нет, – сразу потускнел Саврасов, – это же, получается, лучше любой выставки. На вернисаж от силы тысяч десять придет в общей сложности. А здесь один стадион «Петровский» больше двадцатки вмещает. Да плюс еще телевидение. Первый канал «Зенит» со «Спартаком» показывает. Миллионная аудитория. А на выставке одна аренда помещения сколько стоит… На такие деньги разведут!
– Все вы про деньги. – Римский-Корсаков не–ожиданно почувствовал жгучую зависть к финансовым успехам собратьев по искусству.
– А кто это «вы»? – насторожился Саврасов. – Что, кто-то еще из наших знакомых занялся перформансом?
– Да слухи тут разные ходят, – увернулся Рим–ский-Корсаков.
– Слухи… Ну-ка, ну-ка, интересно. Что за слухи?
– Да я не в курсе, – неубедительно врал Николай Андреевич. – Спросите там у своих. Они должны знать. Я же все-таки не художник.
– Ой, а кто вы? – Карина своей любознательностью спасла ситуацию.
– Я композитор, – приосанился Римский-Корсаков. – Приглашаю вас в следующее воскресенье на свою оперу. В Большой. И вообще, люблю студенчество, – уж совсем некстати стал заискивать Николай Андреевич. – Преподаю…
– Здорово! Я как раз буду в Москве в воскресенье, – обрадовалась Карина и выпятила нижнюю губу. – Только я, наверное, не смогу вечером. «Зенит» в Ростове играет то ли в четыре, то ли в пять. Когда ваш спектакль начинается?
– Утром, в двенадцать. Вы замечательно успеете, Кариночка, на свой футбол. Мы еще в Камергерском перед просмотром игры отобедаем.
– Договорились. – Карина по-мужски протянула руку и крепенько пожала вялую композиторскую ладонь.
Саврасов долил коньяку и похвалил свою работу:
– Ничего креатив получился.
– Только Кежмана поднять надо бы, – проявил педантизм Николай Андреевич.
– А мне так даже больше нравится, – заступилась Карина. – Чувствуется полный пофигизм «Спартака». Бардак… Упало, а они и поднять не хотят. Или ничего не замечают. Так обиднее получается.
– Пожалуй. – Саврасов был польщен.
А Римский-Корсаков опять приревновал:
– Все-таки в исходном варианте картина гармоничнее.
– Об исходном варианте забыто, мой друг. Это окончательный вариант. Живем настоящим. Да, Кариночка?
– Живем от тура до тура. Или, если повезет, с кубковыми играми посреди недели, – затосковала Карина. – Интересно, а в Раменском Адвокат выпустит Владика? Хочу Владика!
Николай Андреевич уже устал от обилия мужчин, которые чем-то могли нравиться его непостижимому ангелу. Устал и озлобился:
– А что мы стоим на холоде? Матч закончился, коньяк тоже, гладиаторов своих вы, Алексей Кондратьевич, развесили вместо милых русскому сердцу птичьих гнезд. Что еще нужно?
– Да ничего. Сфотографируем сейчас то, что получилось, а Карина в Питере перенесет со своими ребятами на баннер.
– Не забудьте телевизор убрать, а то он вам всю картину испортит, – смягчился композитор.
– Непременно.
Пришло время расстаться. Саврасов побрел к своей машине, а Карина к железнодорожной станции, чтобы отправиться к себе домой в Санкт-Петербург. Николай Андреевич, естественно, вызвался ее провожать чуть ли не до поезда. Они оказались за забором, стали спускаться к церкви, но тут из-за сарая к ним довольно ретиво устремились два габаритных молодца, в одном из которых композитор узнал дебошира, растягивавшего транспарант в опере. Он хотел с ними объясниться цивилизованно и добротой, своим педагогическим тактом смягчить их уличную агрессию, но Карина совершила неожиданную акцию. Она толкнула одного из хулиганов прямо на Николая Андреевича и крикнула:
– Все у него!
А сама бросилась со всех ног удирать. Шпана в красно-белых шарфиках отчего-то сразу ей поверила и в четыре руки надавала композитору тумаков.
– Сразу отдашь или еще порезвимся?
– Я не понимаю, о чем вы? Если о деньгах, то у меня чуть больше тысячи. Берите, но оставьте на билет.
– Тысячу возьмем, конечно. Но ты нам наивняка не заговаривай, – человеконенавистничал оперный злодей. – Отдавай главное!
– А что главное?
Вопрос Николая Андреевича прозвучал, наверное, слишком философски. Почти созвучно пилатовскому вопросу «Что есть истина?». И это, по-видимому, особенно взбесило разбойников, которые вкладывали в свое требование нечто сугубо житейское.
– Ах ты, сральник культурной столицы! Московский суппорт разводить вздумал?
Напарник подонка из оперы пихнул Римского-Корсакова в грудь. Тот упал и больно ударился затылком о стенку сарая. Нападавшие, воспользовавшись его неудачным падением, тут же пробили коваными ботинками в и без того маломощный профессорский пах. Николай Андреевич увидел крест на вершине церкви, и колокола в угрюмых арках могуче ударили своими звучными языками перед тем, как у него отключилось сознание.
Картина четвертая
Годичная дисквалификация
Очнуться заставил тоже звон. Звон в прихожей. Он энергично соскочил с дивана, но почувствовал ломоту и слабость в нижней части тела. И под ребрами болело. Николай Андреевич прильнул к глазку и увидел ангела в его житейской ипостаси. Карина вбежала в квартиру и обняла своего нового друга. Композитор, как и в прошлый раз, ощутил физическое волнение, но тут оно доставило и неприятные ощущения. Сразу припомнились подробности столкновения у обветшалой колокольни.
Но кажется, это не первый раз, когда ему приходилось драться из-за футбола. Сейчас он вспомнил про загадочный MAGIC, который, как ему мерещилось, радикально изменил его жизнь. Правда, в психиатрической клинике, где он профилактически лежал год назад, его уверили, что никакого MAGIC не существовало. В любом случае ангелу, который слетел в его обитель, о своих сомнениях рассказывать не стоило.
