Книга Захват Московии - Михаил Гиголашвили
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
Конфликт в конторе. Знакомство с полковником Майсурадзе. В КПЗ, с Алкой и Матвеем Самуилычем
Тяжбы
С утра я пошел, куда меня послали. Новый портье — пузатый, с двойным подбородком, красная мордашка в цветной рубашке — сказал, что в бюро надо идти направо, а потом налево и еще направо, километра с два.
— Там щит увидите, где много чего понаписано…
— Как сказки… Богатыри, камень висит… Дуб-дубной…
— А на нем Соловей-Разбойник сидит… Вроде того, — ощерился портье.
— И Змей Горынович, — поддакнул я, желая показать, что и сам не лычкой шит (помню, Вы учили, что у Змея Горыновича — три головы: чревоблудие, рукоугодие и питьевиние, кажется).
Мордашка сощурился:
— Вот-вот, Горынович… И Абрамович с Вексельбергом… Вместе сидят, яйца высиживают…
«Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что», — вспоминал я по дороге ответы Бабани на мои детские навязчивые вопросы «куда», «зачем» и «почему». Она же и читала мне сказки по старинной книге с «Θ», «ъ», «i» и часто при этом ругала главного героя Ивана лентяем и говорила, что, если все лежать будут на печи, кто же тогда еду готовить будет, дворцы убирать и золотом одежды вышивать?.. Разве что Золотая Рыбонька? Горе-Злосчастие?.. Конёк-Горбушок?..
Ну, а потом — Ваши занятия по русской сказке («Сказка — лупа ментала»). Да, я хорошо помню, как Вы были безжалостны к главному герою Ивану-дураку: он беспробудный лодырь, у него много дурной жалостливости и туповатого интереса ко всему встречному-поперечному, целей у него нет, и он, разбуженный, встав с печи, обычно плетётся куда глаза глядят, отвлекаясь на всё, что попадается по пути, но потом — вдруг — достигает чего-то, чего и сам не ожидал, — невесты-царевны, еды, дворца и даже трона. Мораль выводили однозначно: ничего не делай, лежи на боку, положись на бога, душу, мать, властей и бояр — и всё придет само собой и как-нибудь. И поэтому для русских людей советский строй, «путь печи», с его ленью, пьянством, неприхотливостью и дурной уравниловкой, был идеален. И я тогда же возразил Вам, что, несмотря на всё это, герой этот мне очень близок и понятен, потому что и сам я обожаю валяться в постели и ничего не делать.
Правда, было не очень приятно слышать, как Иван иногда обходится с людьми и даже со своими братьями, — «нарезал из спины ремней», «отрубил пальцы», «утопил в проруби», «выколол глаза»… Но первыми моими сказками были братья Гримм, где убивают, мучают и пытают куда чаще и подробнее, так что не привыкать. Каков народ — таковы и сказки, хотя некоторые фольклористы считают наоборот: вначале — сказки, потом — народ. И братья Гримм должны были сидеть на нюрнбергской скамье вместе с Герингом и другими.
Но я в любом случае такого мнения, что не может никчемная и ленивая нация порождать гениев во всех областях духа, на что Вы на семинаре сказали, что тут противоречия нет — как раз «путь печи», «лежание» в широком смысле и дает самые поразительные результаты в искусстве, и никто не может отнять у русских их мистицизма, иррационализма, самосозерцательности, самокопания, из чего растет настоящее искусство, причем чем страшнее реал, тем сильнее виртуал, а искусство в России такое сильное и мощное, потому что насквозь трагично, а трагично потому, что творцы видели, что происходит вокруг, сами жили в этой жуткой реальности, страдали и мучились…
Навстречу шел, приплясывая и жестикулируя, какой-то странный тип в галстуке нараспашку, очень оживленный. Подскочил ко мне с воплем:
— Мы победим, друг! Мы будем чемпионами, дружок!
— А как же нет, да, — поспешил полусогласиться я (как Вы учили реагировать в малопонятных речевых ситуациях — как в игре «да и нет не говорите»). — Каких проблем, друг?
— Никаких! Мы победим! — крикнул он на ходу и, пританцовывая, отправился дальше, вскидывая руки и ноги.
Хорошо, что обошлось так тихо, — я был уверен, что он будет просить деньги на «выпить». Впрочем, по совету Хорстовича десятидолларовая купюра у меня всегда наготове, я их наменял в Мюнхене в банке, где служащий, узнав, что я еду в Россию, сказал, что мы русских должны холить и лелеять, потому что никто, кроме них, не покупает бриллианты и золото за наличные евро, не кладет такие большие деньги в банки и, если б не русские, многие ювелирные лавки и дорогие автохаусы типа «Феррари» давно прогорели бы… На мое возражение, что радоваться нечему, ведь такой вывоз средств ведет к обеднению страны, он ответил типично по-немецки, что это — не его проблемы, а когда я заметил, что от такого воровства в России опять может случиться революция, он отмахнулся: «Это — их проблемы, а сюда революция не докатится, не те сейчас времена, чтобы казаков до Парижа допустить, есть, Gott sei Dank[9], у Запада средства массовой защиты, всякие ПВО, авиация, ракеты, а Сталина у русских нет»…
Перед бюро топтался очередной бритый охранник-бетонник в чёрной коже, похожий на слоняру без хобота. Он недобро посторонился, давая мне протиснуться в дверь. В кулуарах обнаружился десяток китай-монголов и пара белых людей длинной светлой наружности.
— Кто последний? — спросил я, вдруг забыв, как надо правильно говорить — «крайний» или «последний» (оба слова не хороши).
Очередь не ответила — может, она не понимала-поняла вопроса?.. Только один китаец что-то хрюкнул, глаза его свились в щёлочку. Я встал возле него, около стены, и стал исподтишка оглядываться. Человек десять типовых монголоидов, группой. Они совещались, нервно перекладывая что-то по карманам.
В коридоре было несколько дверей. Очередь шла резво. Китайцы входили, чтобы скоро выйти. Я вспомнил, как вчерашний портье сказал про это бюро: «Вашего брата европейца они особо не трогают, зато китайцев чехвостят, будь здоров. Китаец вошел, сказал “злас-тву-те”, бабки положит — “по-за-су-ста!” — и вышел, “до-сви-да-ня”».
Из другой двери показался подтянутый молодой человек в дорогом костюме, с серебряной серьгой в ухе:
— Граждане Евросоюза есть?
— Да, есть, — отозвались скандинавы.
Я тоже сказал:
— Да, мы есть.
— Проходите.
Скандинавы вошли вместе, я остался ждать, но переместился ближе к кабинету. В этот момент китайцы окружили вышедшего сородича, о чем-то заспорили, стали ропотать и топотать. В их щебете я распознал экспрессивную лексику типа «ибиомать» и исподтишка щелкнул кнопкой диктофона, решив зафиксировать, для нашего семинара по сакральным словам, как звучит русская брань в китайском исполнении.
Ропот и лопот нарастали. Один китаец особенно горячился, глаза его скрутились в ниточку, он тряс мятым конвертом и упорно повторял дифтонг «сюка-сюка-сюка», перемежая его китайской трелью.
Скандинавы появились из кабинета гуськом, что-то весело обсуждая на ходу. Я постучал, вошел.
Кабинет был весь сплошь завален бумагами. Кипы и ворохи бумаг — не папок или подшивок, что было бы логично, а просто ворохи печатных листов свисали со шкафов и полок, как шапки снега. Пачками завалены оба подоконника. Бумаги топорщились неровными колоннами в углах кабинета, ими полностью, до подлокотников, было завалено кресло для посетителей. Это был кадр из Кубрика или даже Хичкока.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Захват Московии - Михаил Гиголашвили», после закрытия браузера.