– Боится?
– Да нет, просто неудобно как-то…
Я сказал:
– Хочешь, я возьму трубку и поговорю с этой теткой?
А она мне:
– Она не тетка, а его жена, понимаешь, жена, достойная женщина!
Не понять мне этой Нины.
Понятно одно – Новый год мы встречали втроем. Она, я и Терещенко.
– Прости, мама, прости. Только ты у меня есть и искусство. Остальное ничего не стоит, даже гроша ломанного. В следующем месяце, мама дорогая, вышлю тебе пятьсот рублей. Если доживу, – сказал голубоглазый Терещенко и выпил стакан водки залпом.
Он всегда просил у невидимой мамы прощения, когда рука его тянулась за стаканом. Мама, наверное, прощала, поэтому Терещенко пить не переставал.
– Что моя жизнь? Клубника прокисшая. Отдал музыке все, взамен ничего не поимел. Только меня поимели. Ладно, будьте счастливы! – Он снова поднял рюмку.
– Только не напейся раньше времени!
Нина отобрала водку у голубоглазого малодушного Терещенки, который никак не мог завязать с «зеленым змием». Она не дала ему допить, потому что они втроем подрядились работать Снегуркой, Дедом Морозом и Зайчиком. Но уже во второй по счету квартире Терещенко, которого особенно охотно угощали все хозяева, позабыл все дедморозовские слова, нес отсебятину, а к утру был так жутко пьян, что где-то отстал и потерялся. Нина с Гришей одни возвратились в пустую квартиру.
– Дай Бог, чтобы в следующий Новый год мы с любимым вместе встречали гостей в моей квартире, – мечтательно сказала девушка. – Там будет розовый будуар и большая белая гостиная. Но это если будут две комнаты. А если одна – тоже ничего. Поместимся.
– Сколько ж у тебя денег? – поинтересовался Гриша.
Нина вздохнула:
– Пока шиш с маслом. Даже на половину ванной не хватит, – честно призналась она. – Слушай, что ты считаешь чужие деньги? Давай лучше почитай про хорошие манеры. Вдруг он поведет меня к своим родственникам, а я не знаю, как правильно рыбу кушать.
– А ты ее не кушай. Скажи, что костей боишься, подавиться можешь.
– А если осетрину подадут?
– А она, что, без костей? – удивился Гриша.
– Нет, ты тупее, чем я думала! В осетрине нет костей. В какой тебя деревне воспитывали?
– Ну ты, городская, сама с гор спустилась! Думаешь, тебе все можно? – завелся Гриша.
– Что ты сказал?! Повтори!
Нина вскочила, чуть не опрокинув стол.
– Ноги моей больше не будет в этом доме!
Гриша догнал ее в прихожей:
– Ты мне нужна!
– Нужна! Тебе еще рано про это думать! Тебе сколько лет!
– Двадцать один!
– Ну не совсем, конечно, рано, но лучше не думать!
– А если я думаю?
– Ну ты про что-нибудь другое подумай! Про хорошее! – уже вполне миролюбиво сказала Нина. – Ладно, наливай чаю! Остаюсь!
…За чаем вдруг опять чуть не разревелась:
– Кому я нужна! Думаешь, я ему нужна! Слушай, я звоню, а он иногда делает вид, что вообще меня не знает. Как будто его нет и я его придумала. Ладно… Поди сюда, зайчик, я тебе подарок сделала! – Она достала из кармана салфетку с вышитым зайчиком. – Это я ему вышивала, но дарю тебе. Пусть будет. Теперь никто вышивать не умеет.
– Спасибо. Я не зайчик, я свинья. Я тебе подарка не приготовил.
Грише стало стыдно.
– Ничего, год так хорошо начался. Будет много хорошего, ты мне поверь. Ты подаришь мне слона розового цвета. Я очень хотела такого слона. Но мне его не подарили ни мама, ни папа. Папа потом умер. А маме не до меня. Слона подаришь ты… Хорошо?
– Конечно! – обрадовался Гриша. Он хотел поцеловать Нину, но в этот момент в комнату ввалился Воронков.
– Ооо! Да у нас дамы. Это как понимать, Григорий? Представь меня девушке!
– Я пойду, – резко встала с дивана Нина.
Воронков преградил ей путь.
– Ну куда же? Ну зачем же? Мадам, мы столько о вас слышали! Посидите с нами, составьте компанию, не то обидимся! А мы обиженные очень злые!
Он больно схватил ее за руку.
– Пусти! – с трудом вырвалась Нина и бросилась в прихожую. Было слышно, как хлопнула дверь.
– Рано начинаешь! И привел без предупреждения. Мы так не договаривались! – набросился Воронков на Гришу.
Тот виновато опустил голову.
– Думаешь, я таких не знаю? – продолжал бушевать Воронков. – Чай будут приходить пить, а потом обворуют! Гляди у меня! – Потом он немного смягчился и гадко хихикнул: – Ну ты хоть ее уложил?
– Не смей! Она не такая!
Леша обалдел:
– А что ж вы с ней делаете? Песни поете?
В кафе была закрытая новогодняя вечеринка. Веселились «крутые». Нина пела для них весь блатняк, какой только знала, Гриша делал вид, что подыгрывает на гармошке. Правда, Терещенко научил его нескольким аккордикам, но это так, баловство. Просто Нине хотелось, чтобы в этот вечер она пела не одна. При Грише не так уж и приставать станут, а то ведь она этих господ знает – чуть поддадут и…
В общем, он пел и плясал вместе с ней. Для безопасности.
«Крутым» нравились песни Нины. Особенно Главному – толстому мужику с длинным «хвостом» волос и руками, унизанными перстнями. Он даже едва не заплакал:
– Как ты похожа на мою маму! Она тоже хотела петь, но папа не разрешал ей! Садись сюда, девочка. И ты, мальчик, садись. Эрик, эта девочка – украшение твоей дыры, – сказал он хозяину кафе. – Цветок, который растет на помойке. Самородок мой, не бойся, я тебя не трону! Я просто хочу помочь. Не надо никакого спасибо, ничего не надо – я от чистого сердца. Эрик знает, что сердце у меня чистое.
– Большое сердце. Доброе. Великое сердце! – подобострастно залепетал хозяин кафе.
Главный усадил Гришу и Нину возле себя, обнял. Достал две визитки.
– Дети, приходите завтра по этому адресу, и у вас больше не будет проблем. Мои дорогие, мне ничего от вас не надо! Я просто хочу помочь, потому что девушка так похожа на мою маму!
– За маму! – заревели бандиты и стали чокаться.
Нина пнула ногой под столом Гришу:
– Теперь у нас все будет!
Пустая большая квартира в новостройке. У широкого окна стоит Ира. По комнате ходит молодой человек, который встречал ее на машине возле дома Гены. Он страшно волнуется.
– Даже не знаю, что сказать. Я напуган, взволнован. В конце концов я убит! Только начал все строить – свою жизнь, карьеру, наконец эту квартиру. Для нас, для нас с тобой! И вдруг такое. Ну это так… так некстати!
