Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Вначале все было хорошо. Но теперь быстро надвигалась ночь; поднялся холодный туман. Наш маленький герой стал дрожать от холода и страха. Он громко кричал, он звал: „Сюда, сюда!“ – но никто не приходил. Становилось все холоднее, пальчик у ребенка совсем онемел; потом онемела рука до плеча, и вскоре все тело его заныло. Он снова закричал: „Неужто никто не придет? Мама! Мама!“ Но его мать, заботливая хозяйка, уже заперла дверь, твердо решив выбранить сына завтра утром за то, что он без ее позволения остался ночевать у слепого Янсена. Мальчик хотел было свистнуть, надеясь, что какой-нибудь запоздавший парнишка его услышит, но зубы его так стучали, что свистеть он не мог. Потом он стал просить помощи у Бога и наконец пришел к самоотверженному решению: „Я останусь тут до утра!..“
– Теперь Дженни Добс, – сказал учитель.
Глаза у Дженни блестели. Она глубоко вздохнула и начала:
– «Полночная луна освещала маленькую одинокую фигурку, примостившуюся на камне посредине склона плотины. Мальчик опустил голову, но не спал. Время от времени он судорожно тер слабой рукой другую, вытянутую руку, которая словно приросла к плотине, и не раз его бледное заплаканное личико быстро оборачивалось на какой-нибудь действительный или воображаемый шум.
Как можем мы понять, какие страдания испытал мальчик за эту долгую страшную вахту! Сколько раз он колебался в своем решении! Какие ребяческие ужасы представлялись ему, когда он вспоминал о теплой постельке дома, о своих родителях, братьях и сестрах, когда он смотрел в холодную, угрюмую ночь! Если он вытащит пальчик, думал он, „гневная вода“ разгневается еще больше, устремится вперед и не остановится, пока не зальет весь город. Нет, он пробудет здесь до рассвета… если останется в живых! Нет, он не был твердо уверен в том, что выживет… А почему у него такой странный шум в ушах? Что это за ножи колют и пронзают его с головы до ног? Теперь уже он подозревал, что не сможет вытащить палец, даже если захочет.
На рассвете один священник, навещавший больного прихожанина, возвращался домой по плотине и услышал стоны. Он наклонился и увидел далеко внизу, на склоне плотины, ребенка, который корчился от боли.
„Вот чудеса! – воскликнул он. – Мальчик, что ты там делаешь?“
„Я удерживаю воду, – просто ответил маленький герой. – Скорее зовите сюда людей…“
Нечего и говорить, что люди пришли быстро и что…»
– Дженни Добс, – сказал учитель, слегка раздражаясь, – если вы не можете владеть собой и читать внятно, мы подождем, пока вы не успокоитесь.
– Да, сэр, – пролепетала Дженни, совсем расстроенная.
…Как ни странно, но в эту самую минуту Бен далеко за морем говорил Ламберту:
– Молодец мальчишка! Я не раз читал рассказы об этом случае, но до сих пор не знал, что это правда.
– Правда! Конечно, правда! – сказал Ламберт с жаром. – Я рассказал тебе эту историю так, как мне ее рассказывала мама несколько лет назад. В Голландии ее знает каждый ребенок. И вот еще что, Бен… Тебе это, может, не пришло в голову, но в этом мальчугане воплотился дух всей страны. Где бы ни образовалась течь, миллионы пальцев будут готовы остановить ее любой ценой.
– Ну, все это громкие слова! – воскликнул Бен.
– Во всяком случае, это правдивые слова, – отозвался Ламберт таким сдержанным тоном, что Бен благоразумно решил не говорить ничего больше.
Глава XIX
На канале
Конькобежный сезон начался необычно рано, и кроме наших мальчиков по льду каталось много народу. День был такой погожий, что мужчины, женщины и дети решили повеселиться в праздник и толпами устремились на канал из ближних и дальних окрестностей. Святой Николаас, очевидно, вспомнил о любимом развлечении своей паствы: всюду мелькали сверкающие новые коньки. Целые семьи катились в Хаарлем, Лейден или соседние деревни. Лед, казалось, ожил. Бен заметил, как прямо держались и легко двигались женщины, как живописно и разнообразно они были одеты. Модные костюмы, только что прибывшие из Парижа, красовались среди полинявших, изъеденных молью нарядов, послуживших двум поколениям. Шляпы, похожие на ведерки для угля, обрамляли веснушчатые лица, сияющие праздничной улыбкой. Лопасти накрахмаленных кисейных чепчиков хлопали по румяным щечкам, пышущим здоровьем и довольством. Меха окутывали белоснежные шейки; скромные платья развевались по ветру, а лица их хозяек раскраснелись от быстрого бега… Короче говоря, здесь можно было наблюдать самую причудливую, порой даже комическую смесь одежд и лиц, какую может создать Голландия.
Здесь были и лейденские красавицы, и рыбачки из прибрежных деревень, и женщины-сыровары из Гауды, и чопорные хозяйки красивых усадеб с берегов Хаарлемского озера. То и дело встречались седовласые конькобежцы, морщинистые старухи с корзинами на голове и пухленькие малыши, которые катились на коньках, уцепившись за платья матерей. Некоторые женщины несли на спине грудных младенцев, крепко привязанных яркой шалью. Приятно было смотреть на них, когда они грациозно мчались или медленно скользили мимо, то кивая знакомым, то болтая друг с другом, то нежно нашептывая что-то своим закутанным малюткам.
Мальчики и девочки гонялись друг за другом, прячась за одноконными санями, высоко нагруженными торфом или бревнами и осторожно проезжавшими по отведенной им полосе льда, отмеченной знаком «безопасно». В спокойных глазах величавых красивых женщин сверкало веселье. Время от времени с быстротой электрического тока проносилась длинная вереница юношей, причем каждый держался за куртку товарища, бежавшего впереди него. А порой лед трещал под креслом какой-нибудь разряженной старухи – знатной вдовы или жены богатого бургомистра. Красноносые, с колючими глазами, эти дамы казались пугалами, изобретенными старым Дедушкой Морозом для устрашения оттепели, грозящей его каткам. Кресло на блестящих полозьях тяжело скользило по льду, нагруженное ножными грелками и подушками, не говоря уж о самой старухе. Заспанный слуга толкал кресло вперед, не оглядываясь по сторонам, весь поглощенный своим делом, а его хозяйка бросала грозные взгляды на ораву визгливых сорванцов, неизменно сопровождавших ее вместо телохранителей.
Что касается мужчин, они казались воплощением безмятежного удовольствия. Некоторые были одеты в обычное городское платье, но многие имели очень своеобразный вид: они были в коротких шерстяных куртках с большими серебряными пряжками и в широчайших штанах. Бену они казались маленькими мальчиками, которые каким-то чудом внезапно выросли и были вынуждены носить одежду, наспех перешитую их матерями. Он заметил также, что почти все катившие мимо него мужчины держали в зубах трубки, которые пыхтели и дымили как паровоз. Трубки были всевозможных сортов: от самых обыкновенных глиняных и до самых дорогих, пенковых, оправленных в серебро и золото. У некоторых головки имели форму каких-то необычайных, фантастических цветов, голов, жуков и всяких других предметов; другие были похожи на цветы «голландской трубки» – вьюнка, растущего в американских лесах. Изредка попадались красные трубки и очень часто – белоснежные. Но больше всего ценились трубки, которые постепенно приобрели темно-коричневый оттенок. Чем гуще и бархатистее был этот оттенок, тем, разумеется, больше ценилась сама трубка, как доказательство того, что хозяин добросовестно обкуривал ее, сознательно посвятив этому труду свои зрелые годы. Какая трубка не возгордится, если ей приносят такую жертву!
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
