Драйпегова осталась очень довольна квартирой и ее устройством и заявила, что прежде всего с дороги она хочет вымыться и взять ванну, что это — ее обыкновенная привычка.
Доктор Герье был очень рад возможности остаться наедине сам с собою, чтобы взять себя в руки, подтянуться и действовать обдуманно.
Пока же он чувствовал себя не человеком, а словно какою-то тенью, у которой даже самое движение непроизвольно.
Придя к себе в комнату, Герье остановился посредине ее и громко расхохотался, тут только поняв во всех подробностях нелепость случившегося и комизм своего положения.
В самом деле, что-нибудь глупее и нарочно придумать было трудно.
Он, влюбленный, как засвидетельствовал это Варгин и как сознавал это и сам доктор Герье, ждал и мечтал встретить поразившую его своей красотой молодую девушку, и вдруг на него выглянуло из кареты "рыло госпожи Драйпеговой".
Другими словами Герье не мог охарактеризовать в данную минуту внешность настоящей дочки Авакумова, которая должна была в действительности войти госпожой в приготовленную им квартиру.
Все это было поистине комично, и доктор Герье расхохотался, но круто оборвал свой смех и, вздрогнув, оглянулся.
Ему отчетливо показалось, что за его смехом, как эхо, раздался еще чей-то смех.
Герье оглянулся, но в комнате никого не было.
Очевидно, ему показалось только, что засмеялся еще кто-то, кроме него.
Да и смешного, в сущности, ничего не было; напротив, случившееся было весьма печально и лишь доказывало, что доктору Герье нет счастья в жизни и теперь, как не было его и до сих пор.
Ведь вот оно, казалось, было близко, возможно, осуществимо и рассеялось, исчезло, как вода в легенде о Тантале убегает от его иссушенных жаждою губ.
Драйпегова и прежде была несимпатична доктору, но теперь стала особенно неприятна и даже ненавистна ему.
Сразу он не мог найти предлога, который позволил бы ему завтра же оставить Митаву и расстаться с этой женщиной.
Но Герье захотелось во что бы то ни стало поскорее уехать, и он решил, что, если предлога не найдется, он уедет и без него.
Приняв такое твердое решение, Герье несколько успокоился и стал более спокойно ждать, когда Драйпегова позовет его к себе.
Она мылась, одевалась и прихорашивалась очень долго, и Герье долго пришлось ждать.
Наконец, явилась горничная и позвала Герье, сказав, что барыня ждет его обедать.
Драйпегова была в шелковом капоте, со взбитыми кверху волосами, с голубой лентой на них, с прической Марии-Антуанетты, сильно накрашенная и с густо, широко подведенными глазами.
— Ну, доктор! — встретила его Драйпегова. — Садитесь, будем есть и вместе с тем разговаривать о деле. Вы не знаете, вероятно, что я приехала сюда ради дела и что ваша будущность вполне обеспечена, если вы окажете мне необходимую помощь.
Герье хотел было сразу сказать ей, что никакой помощи оказывать ей не будет, потому что завтра же собирается уезжать, но любопытство заставило его воздержаться от этого заявления.
Ему захотелось узнать, по какому это делу Драйпегова приехала в Митаву.
К тому же, и это самое дело могло явиться для Герье хорошей причиной, чтобы расстаться с госпожой Драйпеговой.
— По какому же делу вы приехали сюда? — проговорил он, желая сразу поставить вопрос ребром.
— Не торопитесь, мой милый доктор! — осстановила его Драйпегова. — Все узнаете в свое время! А пока чокнемтесь с вами и выпьем за ваше здоровье!
Она налила вина доктору в стакан из графина.
— Я не пью! — угрюмо произнес Герье и отставил стакан в сторону.
Драйпегова не обиделась и не смутилась этим.
Она, казалось, была из тех женщин, которые становятся тем любезнее и расположеннее к человеку, чем этот человек резче ведет себя с ними.
— Не пьете? Как хотите, я не заставляю! — заговорила она с усмешкою, как будто это было очень остроумно. — Ну, слушайте! Я на вас имею виды; вы — отличный доктор, французский язык вам родной и у вас поэтому все данные, чтобы стать здесь доктором короля.
— Доктором короля? — переспросил Герье. — Но для чего же это?
— Для того, чтобы сделать себе карьеру! Король, может быть, будет снова восстановлен на престоле во Франции, и тогда вы сделаетесь сразу первым французским врачом, если сумеете теперь понравиться его величеству.
— Разве вы думаете, что возможно во Франции восстановление королевской власти? — улыбнулся доктор Герье.
— Отчего же? При помощи нашего государя! — проговорила Драйпегова, испытующе вглядываясь в доктора. — Или вы не сочувствуете королю Людовику?
Доктор Герье от души жалел бедного Людовика, не смевшего после погрома революции вернуться в свою Францию и проживавшего в Митаве под охраной русского императора Павла Петровича.
XXXIX
Людовик XVIII, прозванный le Désiré, был внуком Людовика XIV и приходился дядей погибшему в революции королю Франции Людовику XVI. При рождении он получил титул графа Прованского.
В молодости он много занимался философией, изучал старых классиков, пробовал писать стихи и перевел несколько томов истории Гиббона.
После вступления на престол Людовика XVI он получил титул «Monsieur» и сначала принимал весьма деятельное участие в управлении Францией, но в ту минуту, когда разразилась революция, он совершенно перестал заниматься государственными делами и не только не помогал королю хотя бы своими советами, но до известной степени способствовал его врагам.
Известие о смерти Людовика XVI он получил за границей, где проживал, удалясь из Франции. Он тотчас же издал манифест, в котором объявлял Людовика XVII (сына Людовика XVI) королем Франции, а себя назначал регентом, так как внучатому племяннику его было всего восемь лет.
Странная, таинственная участь постигла этого восьмилетнего короля-ребенка, короля, не видевшего коронации и лишенного трона.
Королем Людовик XVII явился лишь по названию, данному ему манифестом дяди.
Сам дядя, будущий Людовик XVIII, проживал за границей и тоже мог считаться только по наименованию регентом.
В Франции бушевала революция и лились потоки крови. Гильотина не переставая работала и казнила ни в чем не повинных людей.
Номинальный регент скрывался за границей вместе с небольшим числом приверженцев, оставшихся верными королевскому дому, а сам малолетний король находился в руках французов в Париже и был отдан на воспитание ярому якобинцу, сапожнику Симону.
Ребенок не выдержал такого «воспитания». Через три года разнеслась молва, что он умер.
Пошли слухи, что его отравили. Французское правительство сейчас же назначило комиссию для расследования этого дела, и комиссия пришла к заключению, что одиннадцатилетний Людовик XVII умер у сапожника естественною смертью.
