Послышался тихий шорох — из дверей Черной Башни, из окружающего кустарника, из темных улиц выхлестнулся серый поток смертоносцев и растекся вокруг площади. Толпу людей в центре взорвало чувство бесконечной радости, восторга — и одновременно взметнулось к ночному небу пламя костра.
Пожалуй только Найл заметил, как выбегающие на площадь пауки изливали в людскую толпу заряды живой энергии, мгновенно переполнявшие души и вызывавшие чувство беспричинной эйфории. Не дожидаясь никаких команд, люди начали кружиться в прощальном танце. Бой барабанов убыстрялся. Исчезли гулкие и монотонные редкие удары, на первый план вышел более частый ритм, сопровождаемый мелкой дробью.
Пауки уловили нужную частоту, подстроились под него, посылая в танцующих людей резкие волевые и энергетические импульсы.
Перекаченная энергией, завороженная вращением и отдавшаяся барабанному бою толпа окончательно потеряла рассудок. Из более глубоких, бездумных чувственных пластов подсознания наружу стала выпирать обычно подавленная, но способная подавить любой разум сексуальная составляющая. В ментальном плане всех людей, независимо от пола, окрасила эротическая жертвенность доведенной до экстаза женщины, которая желает отдаться вся, без остатка, утонуть в объятиях, умереть в них.
Они страждали быть разорванными, поглощенными своими любовниками, перед ликами которых умирали в бешеном танце. Вот одна туника взлетела в воздух, другая. Алые блики огня заплясали на обнаженных телах.
Джарита тихо и незаметно увела своих барабанщиков, но разъяренный танец продолжался. Даже Найл ощутил, как его самого захватывает всеобщее сумасшествие, как нарастает желание и твердеет плоть.
Вот мужчина вырвался из общего водоворота, кинулся к плотному ряду пауков, упал на колени, широко раскинув руки. Смертоносцы кинулись вперед, закрыли его собой, и спустя мгновение отскочили на свои места. Мужчина бесследно исчез, оставив после себя только короткий крик сладострастия. Еще один человек кинулся к паукам, еще — отдельные стоны слились в единый восторженный вой…
Прошли считанные минуты — и площадь опять погрузилась в безмолвный покой. Исчезли среди зарослей и улиц сытые пауки, скрылись в подземельях Черной башни хранители мертвых. Только раскиданные тут и там белые туники выдавали недавнее присутствие на площади множества людей но слуги Джариты в темных балахонах уже крались по темной земле, собирая последние свидетельства закончившегося праздника и бросая их на угли догорающего костра.
Они быстро собрали белые туники смертников — пламя ненадолго вспыхнуло вновь, чтобы спустя минуту опасть, уничтожив последние следы существования полутора сотен человек. Праздник закончился.
На опустевшей площади остался только коленопреклоненный Посланник Богини. Смертоносец-Повелитель, постепенно возвращающийся в облик человека.
В голове Найла не имелось ни одной мысли — да и кто из смертных способен мыслить, пережив торжество Мертвых?
Он сидел, позволив своему сознанию растечься во все стороны, воспринимая все ментальные колебания, струящиеся в ночи. Ему очень хотелось ощутить хоть какие-то признаки посмертного перевоплощения: свет ауры, сияние души, просто блик те-плоты, которая могла бы остаться от сгинувших в небытие двуногих — и не находил ничего.
Полторы сотни двуногих исчезли бесследно, словно и не жили никогда на поверхности прекрасной планеты.
Или они все-таки смогли воплотиться в души смертоносцев, готовых выступить в долгий и тяжелый поход?
Во дворец правитель вернулся только под утро, и первое, что услышал, войдя в покои — это тихое всхлипывание жены.
— Что случилось, Ямисса, — сел он рядом с нею на постель и крепко прижал к себе.
— Я, — тихонько всхлипнула княжна, — я, чтобы праздника не видеть… Я решила посетить свой замок… Замок отца, в княжестве… Найл, он спит… Он спит с простой служанкой!
— Вот видишь, — погладил Посланник жену по волосам. Вот видишь, ты уже начинаешь понимать, чем приходится расплачиваться за постижение таинств. Ничего не поделаешь — ведь ты сама же хотела знать все, что доступно мне. Теперь тебе придется вести себя как настоящей правительнице… Запомни, моя любимая: вокруг нас очень много преданных и хороших людей. Они не станут хуже оттого, что тебе стали известны их маленькие сокровенные секреты, оттого, что ты начинаешь понимать их слабости и мотивы их поступков. Твое знание чужих секретов никак не должно повлиять на твое отношение к близким и дорогим людям. А их тайны обязаны умереть в твоей душе. Немедленной каре подлежит только предательство.
* * *
Армия шла к Приозерью пешком, через пустыню, и только Найл и Стив отправились в это путешествие на пузатом и неуклюжем купеческом баркасе. Стив — потому, что задержался со сборами своих летательных аппаратов, с выбором пятерых помощников.
Кстати, Найл впервые увидел, чтобы молодые смертоносцы добровольно согласились служить под командованием двуногого. Пауков с Вернувшим Истину было трое, а двое большеголовых плечистых олигофренов ухаживали за отчаянно воняющими в садке порифидами и помогали таскать тюки с уложенными шарами.
Посланник же просто решил воспользоваться своими привилегиями правителя и провел лишних полдня со своею Ямиссой.
До порогов добирались почти полдня.
За время, прошедшее с последнего перехода через каменистые россыпи кто-то успел сделать поверх валунов дощатый настил, и пересадка в поджидающие рыбацкие лодки заняла от силы пару часов.
Дальше по озеру безропотные олигофрены с порифидами плыли отдельно, Стив со своими помощниками отдельно, а Найл занял себе отдельную персональную ладью.
— Может, у берега переночуем, — предложил рыбак. Как бы нам на острова в темноте не наскочить. Смотри сам, — пожал плечами Найл, — но только мне нужно попасть в Приозерье утром. Самое позднее: часа через три после рассвета.
Рыбак тяжело вздохнул, выбрал якорь и отпихнул кормы лодки от камней. Поскольку Посланнику управлять лодкой не требовалось, он улегся на дно, завернулся в какие-то мягкие шкуры и после почти двух суток, прошедших без минуты отдыха, мгновенно забылся тяжелым сном.
Ему снились сырые коричневые стены подвала, освещенные редкими факелами, октограмма на полу, тяжелые каменные стены. По ногам явственно тянуло сыростью, от стола пахло чем-то кислым, а человек в балахоне стоял неподалеку, положив меч на изгиб левой руки. Теперь Найл знал, что эта поза выражала не беспечный отдых, а готовность к немедленной схватке, завуалированная разумной экономией сил.
Увидев Посланника, человек с облегчением вздохнул, отошел к столу и положил меч на него. Потом стремительно развернулся, отчего полы балахона стремительно разлетелись в разные стороны.
— Тебя вызвал я, демон! — громко объявил он. Я, граф де Сен-Жермен! Отныне ты мой раб и будешь исполнять все мои приказы!
«Значит, он действительно дворянин, — с удовлетворением отметил Найл. — обедневший граф из Европы десятого века. Уроки Стиига не прошли даром, я угадал практически все».
