Императрица приставила ко мне графиню Румянцеву и несколько других женщин, и ясно было, что суждению матери не доверяли. Наконец нарыв, который был у меня в правом боку, лопнул, благодаря стараниям доктора португальца Санхеца; я его выплюнула со рвотой, и с этой минуты я пришла в себя; я тотчас же заметила, что поведение матери во время моей болезни повредило ей во мнении всех. Когда она увидела, что мне очень плохо, она захотела, чтобы ко мне пригласили лютеранскаго священника; говорят, меня привели в чувство или воспользовались минутой, когда я пришла в себя, чтобы мне предложить это, и что я ответила: «зачем же? пошлите лучше за Симеоном Теодорским, я охотно с ним поговорю». Его привели ко мне, и он при всех так поговорил со мной, что все были довольны. Это очень подняло меня во мнении императрицы и всего двора. … Я привыкла во время болезни лежать с закрытыми глазами; думали, что я сплю, и тогда графиня Румянцова и находившияся при мне женщины говорили между собой о том, что у них было на душе, и таким образом я узнавала массу вещей. Когда мне стало лучше, великий князь стал приходить проводить вечера в комнате матери, которая была также и моею. Он и все, казалось, следили с живейшим участием за моим состоянием. Императрица часто проливала об этом слезы. Наконец, 21 апреля 1744 года, в день моего рождения, когда мне пошел пятнадцатый год, я была в состоянии появиться в обществе, в первый раз после этой ужасной болезни. Я думаю, что не слишком-то довольны были моим видом; я похудела, как скелет, выросла, но лицо и черты мои удлинились; волосы у меня падали, и я была бледна смертельно. Я сама находила, что страшна, как пугало, и не могла узнать себя. Императрица прислала мне в этот день банку румян и приказала нарумяниться…
Глава 14
Не София, но Екатерина
Летний день, теплый и свежий, подарил Софии удивительные силы. Все вокруг она воспринимала так обостренно, словно и впрямь наступило начало ее новой жизни. В известной мере так оно и было: будущая великая княгиня из «немочки» превратилась в любимицу всех тех, кто любил свою страну и презирал Петра с его замашками немецкого фельдфебеля. Отлично выспавшаяся, ни секунды не сомневающаяся в правильности избранного пути, вошла София Августа в императорскую придворную церковь.
На ней было платье, весьма напоминавшее одеяния самой императрицы, – красная плотная ткань из Тура, серебряная вышивка, строгая и сдержанная. Черные волосы не тронуты пудрой, украшены лишь тонкой белой лентой. Вряд ли кто-то мог сказать, что Софию украшало платье, скорее, одухотворенное сосредоточенное лицо девушки украшало и платье и прическу.
В церкви было душно. Собравшиеся толпились даже во дворе. Однако Фике этого не замечала: она была поглощена своими мыслями, чувствовала, что делает один из самых важных шагов в своей жизни. Сейчас неуместно было обращать внимание на шепотки за спиной, сколь бы они ни были восхищенными и сочувствующими. Потом можно будет расспросить Прасковью Румянцеву или Машеньку Бутурлину, Като Загряжскую или еще кого-то из фрейлин о мельчайших подробностях: хорошо ли сидело платье, достойными ли показались манеры, насколько четко звучал голос. Но это потом, не сейчас…
Сейчас важно сосредоточиться на таинстве. Почувствовать его высокую истину, не сбиться в словах, не споткнуться о ступеньку, не запутаться в длинной юбке и роскошном шлейфе.
Вспомнились слова Симона Тодорского о водном крещении:
– Дитя, крещение сие существовало еще в ветхозаветные времена. Оно жило как особое церковное установление, каковое символизирует не только физическое, но и нравственное очищение. Спаситель освятил это крещение, приняв его от Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна в водах иорданских…
– Водное? Меня обольют водою?
Наставник улыбнулся мягко:
– Нет, дитя. Святой водой тебе окропят голову и одеяние. Ибо важно следование традиции не дословное, но по сути. Капли святой воды есть символ твоего очищения, того, что отныне ты вручила душу свою Отцу нашему.
Оказывается, мысли бывают удивительно быстрокрылы. Всего несколько мгновений – и мысли вернулись в прошлое. Но вот уже твердым голосом и без запинок произнесен «Символ веры», вот капли святой воды остудили лицо и плечи, вот обойдена купель и сострижена специально оставленная свободной прядь волос.
– Сим крещается и нарекается раба божия Екатерина Алексеевна…
Ноги Фике подкосились. Свершилось! Принцесса София Августа Ангальт-Цербстская осталась в прошлом, на тех страницах истории, которые повествовали о ее детстве, родителях, веселых проказах, о ее восхищении королем Фридрихом и поклонении перед властительницей огромной России. Новую страницу жизни перевернет Екатерина Алексеевна, невеста великого герцога Петра Федоровича!
Необыкновенное ощущение, которому Екатерина ни сейчас, ни позже не могла дать объяснения, пронзило ее от высокой прически до каблуков – она может!
В ее силах преодолеть черные дни и добиться дней светлых. Причем не оттого, что великий князь вот-вот станет ее мужем, не оттого, что императрица полна к ней добрых чувств. Вовсе нет. У нее уже есть сейчас и дальше с ней пребудет – сила, которая позволит ей самой взять свою судьбу в собственные руки!
За распахнутыми дверями церкви плавилось высокое московское небо. Многочисленные царедворцы спешили на свежий воздух из душной церкви. Где-то среди них затерялась и Иоганна, наверняка изобретающая очередную интригу или в который уже раз выбирающая сторонников и противников в непонятных играх высокой политики.
Наконец путь был свободен – Екатерина, осторожно ступая, спустилась по ступеням. Улыбающаяся Елизавета обняла ее.
– Дитя мое!
Императрица больше ничего не сказала, но все выразили ее теплые объятия. Екатерина почувствовала что-то в руке и опустила глаза. Изумительной красоты бриллианты играли в изящной броши.
– Повернитесь, дочь моя!
Холод колье немного привел Екатерину в себя, но рассмотреть красоту камней она смогла только много позже. О, теперь она со всей полнотой поняла, насколько довольна ею императрица.
– Позволено ли мне будет просить государыню матушку? – едва слышно произнесла Екатерина.
– Все, чего пожелаешь, девочка, – тоже вполголоса ответила Елизавета.
Она отлично понимала, сколь велико потрясение, которое испытывает юная Фике, сколько сил отняло у нее таинство. Более того, она почти наверняка знала, о чем девушка будет ее просить.
– Позволено ли мне будет удалиться в свои покои и не появляться сегодня на обеде?
– Конечно, дочь моя! Отдохни, поспи. Завтрашний день будет ничуть не легче дня сегодняшнего.
Конечно, не легче. Напротив, даже тяжелее. Ибо уже на завтра было назначено обручение. Императрица спешила обзавестись наследниками, обвенчать Петра и Екатерину – Брауншвейгская династия жива, жив маленький Иоанн Антонович, жива его мать. Только обретя великокняжескую чету, Елизавета могла безбоязненно смотреть в будущее, не опасаясь ни яда в бокале, ни кинжала под плащом. Смотреть в будущее и спокойно править, ожидая появления внуков.
