— Оставь меня… я… я не успею… нет.
Из остекленевших глаз Патрика полились слезы.
По худощавому телу Патрика пробежала судорога.
— Один! Ты возвращаешься! Приказываю тебе! — кричала Ханна. — Патрик, прекрати и возвращайся к нам!
И тут Ханна, сама того не ожидая, залепила звукооператору пощечину. Реакция последовала незамедлительно. Отчаяния как не бывало, оно сменилось безудержной, бешеной яростью. Прежде чем Ханна опомнилась, пальцы Патрика схватили ее за горло. В глазах заплясали тысячи светлячков, рассыпавшись фейерверком всех цветов радуги. Пальцы Патрика сомкнулись у нее на горле. Сквозь багровую пелену Ханна видела, как остальные набросились на ее медиума, пытаясь разомкнуть грозившие удушить ее клещи. Перед таким напором не устояла даже мертвая хватка Патрика. Его пальцы разжались, и Ханна без сил повалилась в пыль. Откашливаясь, она сидела на камнях, постепенно приходя в себя.
Покачнувшись, Патрик повернулся к остальным. Все сначала подумали, что он вот-вот бросится на них, но этого не последовало. Он, закрыв руками лицо, издал жуткий сдавленный вопль и тут же рухнул ничком. Упав, Патрик неподвижно застыл, будто сраженный незримой и неведомой молнией.
Глава 10
Полковник Дюран был занят созерцанием своих наград — в некотором роде ритуал, свершавшийся тогда, когда предстояло принять нелегкое решение.
В глубине кабинета на стене висели две аляповатые рамки, никак не соответствовавшие тому, что в них было заключено. В одну был оправлен роскошный диплом об окончании с отличием в 1973 году Специальной армейской школы Сент-Сир, расположенной к западу от Парижа военной академии. В те годы подобное еще вполне могло служить предметом семейной гордости. Отец Дюрана предпринял все возможное и невозможное ради того, чтобы его сын избрал карьеру военного. В академии, занимавшей здание в стиле классицизма, расположившееся в роскошном парке, закладывались основы этой карьеры. Девизом академии была фраза Наполеона «Учиться, чтобы побеждать», тот же девиз определил и всю дальнейшую жизнь Дюрана с той минуты, как он переступил порог импозантного здания Специальной армейской школы. Три года его втаптывали в грязь, чтобы вновь вытащить из нее, полировали, школили до тех пор, пока его наставники не сочли процесс завершенным. Франсуа Филипп Дюран был образцовым курсантом. Ему прочили безоблачную карьеру офицера, причем скорую, и не где-нибудь, а непременно в стенах генштаба.
Но всего пару дней спустя после того, как Дюрану вручили свидетельство о присвоении офицерского звания, он заявил, что жаждет служить в боевых частях, а именно во французском Иностранном легионе, все схватились за голову. Все, как один, считали, что он отворачивается от благосклонной фортуны, отказывается от образцовой карьеры офицера, и никак не могли уразуметь, что же подвигло Дюрана на подобный шаг. Сам он считал его единственно верным. Протирание штанов за письменным столом явно не его стихия, он был убежден, что познать жизнь и армейскую службу сможет лишь на поле битвы.
Несмотря на все уговоры, на советы преподавателей, невзирая на угрозы и проклятия отца, молодой Франсуа Филипп Дюран не изменил решения. Уже несколько недель спустя он отправился в штаб Иностранного легиона в городе Обань вблизи Марселя. Там он без проволочек был зачислен во 2-й воздушно-десантный полк, элитное подразделение Иностранного легиона, о котором ходили легенды и которое сражалось во многих странах мира.
Взор Дюрана переместился на еще одно свидетельство, скромного вида документ, где черным по белому было написано, что майор Дюран по успешном завершении своего пятилетнего контракта изъявил желание продлить его еще на пять лет, служа на сей раз на штабной должности, в штабе оперативного руководства 2-го воздушно-десантного полка, дислоцированного в Кальви на Корсике.
Дюран невольно выпрямился, пробегая глазами строчки лаконично сформулированного документа. Мало на свете военных, кто в двадцать девять лет мог бы похвастаться лучшим послужным списком. Все говорило о том, что решение, принятое им в свое время, оказалось верным. Кровь и пот вместо медалей и парадов. Тяжкий труд и, что еще важнее, уважение. Дюрана неизменно окружала особая аура. Это и взгляды вслед, и слова, нашептываемые за спиной, и почтение, с которым салютовали младшие по чину, — все свидетельствовало о высоком уважении личного состава.
Однако все это доставалось весьма дорогой ценой. До сих пор напоминал о себе вывих плеча, заработанный в Танжере, перелом бедренных костей обеих ног, укоротивший левую на два сантиметра. Короче говоря, здоровье вынудило его перейти на командно-штабную работу, так было спокойнее. И предложение правительства Нигера заняться умиротворением мятежных регионов этой страны пришлось Дюрану как нельзя кстати.
Сегодня ему исполнялось сорок восемь лет. Срок достаточный, чтобы окинуть мысленным взором прожитое. Нет, Франсуа Филиппу Дюрану не в чем было себя упрекнуть. Какими бы странными ни казались принимаемые им решения, для него лично они всегда были обдуманными, мотивированными и верными. Начни Дюран жизнь сначала, он прожил бы ее в точности так же. Север Нигера благодаря его усилиям обрел стабильность. Ничто не ускользало от внимания Дюрана, все было под его контролем. Так он, во всяком случае, считал до сегодняшнего дня.
Дюран повернулся и проследовал к письменному столу. Плечо ныло знакомой отвратительной болью, будто кто-то вгонял ему раскаленные иголки в сустав. Явно к перемене погоды. Сморщившись, он уселся в кресло и покосился на факс, полученный им полчаса назад. Еще раз пробежав глазами бумагу, он покачал головой. Ничего хорошего. Более того, хуже некуда.
Все началось с экспедиции. То, что эти свихнувшиеся янки вообразили обнаружить здесь нечто необычайное или даже сверхценное, хоть и казалось дикостью, но это полбеды. В конце концов, они пожаловали сюда не за драгоценными камнями или золотом, а за какими-то закорючками на стенах скал. Если они и вправду обнаружат нечто представляющее ценность, его тут же оповестят. И уж он тогда своего не упустит. Что действительно не на шутку беспокоило полковника, так это приданные губернатором Беном Джамаром экспедиционной группе бойцы народного ополчения. Неплохие ребята. В первую очередь Мано Исса. Непредсказуемый, коренастый упрямец, но великолепный солдат. Такой вполне может сгоряча наломать дров. Полковнику Дюрану было не по себе от мысли, что в подконтрольном ему районе находятся чужие солдаты. Это дестабилизировало ситуацию. А тут еще чертов факс.
Он вновь и вновь перечитывал документ, словно не веря глазам. Факс исходил не от правительства и не от генерального штаба. И адресовался Дюрану не как должностному лицу, а носил характер чисто личного послания. Поскольку написан был его сослуживцем по Кальви майором Науманом.
Науман был одним из лучших офицеров, с которыми когда-либо приходилось служить Дюрану, и они были не просто сослуживцами, а друзьями. Но после того как Дюран отбарабанил пять лет в Иностранном легионе, связи оборвались.
