Дон Люцифер оскалил зубы в злобной усмешке. Превосходно. Когда все свидетели подтвердят под присягой, что в день «происшествия» главный подозреваемый лег в их клинику для ринопластики, полиции будет трудно повесить на него «загадочный пожар». Превосходно. Мастерский план, нельзя не признать.
Раздался отрывистый стук в дверь. Дон прыгнул через всю комнату и улегся на кровать. В палату ворвался профессор Фленсе-Филлето в сопровождении молодых врачей и медсестер.
— Мы готовы, синьор ди С’Эмбовелли, — сказал профессор. — Скальпели остры, как никогда, а я весь вечер тренировался в зашивании на старом куске замши. Хаа-хаа-хаа.
Вся свита послушно разразилась неискренним смехом. Дон побледнел. Подталкиваемая тремя сестрами, его кровать начала медленно двигаться к двери.
Открывая дверь, профессор решил приободрить пациента.
— Успокойтесь! Не стоит обращать внимание на мои маленькие шутки. В операционной вас ждет славный маленький слоновий хобот, правда, сестра? Хаа-хаа-хаа.
Словно по сигналу, свита устало захихикала. Дон сел в кровати. Укладывая его обратно в горизонтальное положение, профессор продолжал:
— Все будет прекрасно, синьор. В нашем распоряжении высокие технологии. Мы подключим вас к машинам, которые управляются компьютерами и соединены с несколькими больницами по всему миру. Таким образом к нашим услугам оказывается опыт лучших хирургов. Можете считать, что находитесь на переднем крае науки, харр-харр-харр.
Сестра довольно чувствительно толкнула кровать дона, и он увидел, как распахнулись двери операционной.
— Маленький укольчик, и вы в нирване, — сказала одна из сестер, склоняясь над кроватью и втыкая иголку в руку дона. Выпрямившись, она принялась раскладывать скальпели и пинцеты.
— Посчитайте для меня от десяти и обратно, синьор ди С’Эмбовелли, хорошо?..
Дон послушно начал: «Десять, девять, восемь, семь адвокатов, шесть… шесть полицейских, пять живых, живых, о нет, уже четыре, четыре акулллллы… Рагу… Лючанооооо…»
Его глаза закатились. Последнее, что чувствовал дон, были ремни, которыми ему привязывали голову и руки, а еще бестелесный голос профессора, который говорил:
— Синьор, это у вас такие очки от солнца или это ваши ноздри? Харр-харр-харр.
ТЫ ПОДЖАРЕН
Синьор Стрега-Борджиа хлопнул себя ладонью по лбу. Этот компьютерный вирус находился за пределами его понимания. Он провел большую часть дня, лихорадочно разбирая компьютеры, но крысы не давались в руки. Не успевал он снять панель с одного монитора, как крысята с визгом исчезали внутри. Через несколько секунд они появлялись за ближайшим экраном, прижав розовые носы к стеклу, словно играя в какие-то безумные прятки.
В довершение неприятностей температура в компьютерном зале быстро повышалась. Синьор Стрега-Борджиа ослабил галстук, снял пиджак и закатал рукава рубашки. Через минуту он снял ботинки и носки. Мраморный пол под ногами был теплым.
— Странно… — пробормотал он и зашлепал через всю комнату к работающему терминалу. Он набрал stregaschloss.co.uk и замер. Прямо перед ним замигал курсор — on, off, on, off. «Если бы все было так просто, — подумал он, — on, off, да, нет». Несмотря на видимую сложность, компьютеры работают по бинарной системе выбора. On или off — это единственный вариант выбора. Никаких сомнений. Никаких полутонов или теней. Только два варианта. «А что, если ты сделаешь неправильный выбор, — подумал он, — как в тот ужасный день, когда выбежал из Стрега-Шлосса, переполненный минутной яростью…»
Пустой экран ждал. Сделав глубокий глоток из бутылки с теплой кокой, синьор Стрега-Борджиа начал лихорадочно набирать e-mail сыну. Через несколько параграфов он заметил, что пот, струившийся по лбу, разъедает глаза. Рубашка прилипла к спине, а мокрые пальцы соскальзывали с клавиш.
— Надо немного проветрить, — пробормотал он, направляясь к двери.
ОТ СЕБЯ было написано на двери. Синьор Стрега-Борджиа толкнул дверь. Ничего не произошло. Синьор Стрега-Борджиа толкнул еще раз. Дверь оставалась плотно закрытой. Синьор Стрега-Борджиа навалился на дверь всем своим весом. По-прежнему ничего. Отойдя на несколько шагов назад, он разбежался и в прыжке ударил дверь ногой.
Медленно поднявшись с пола, он удостоверился, что все кости целы, и подполз к двери. Попытавшись заглянуть в замочную скважину, синьор Стрега-Борджиа опалил себе ресницы. Не веря собственным ресницам, он потрогал замочную скважину руками.
— Ауч! — завопил он. Металл был раскален докрасна.
Тут-то Лучано Стрега-Борджиа понял, что ему не суждено больше увидеть свою семью.
Раздевшись до боксерских трусов, синьор Стрега-Борджиа, тяжело дыша, сел перед терминалом. Температура в компьютерном зале повышалась с каждой минутой. Полчаса назад она была идеальна для выпечки безе, теперь здесь можно было зажарить индюшку. Большую индюшку.
Две слезинки покатились по его щекам и испарились, не добравшись до подбородка. Синьор Стрега-Борджиа печатал то, что, как он знал, должно стать его последним письмом. Сделав паузу, он вытер скользкие от пота руки о снятую рубашку. Смаргивая слезы с ресниц, Лучано смотрел на слова, возникающие перед ним на экране:
«Дорогому моему Титусу, любимой Пандоре, обожаемой Дэмп и моей прекрасной жене».
Вспоминая их лица, он старался не представлять их в прицеле автомата, бледными и напуганными, не хотел видеть свою драгоценную семью отданной на милость Пронто. Все будет хорошо, убеждал он себя, Люцифер получил, что хотел, и теперь он отзовет своих наемников. Не теряя надежды, вопреки очевидному, он вернулся к своему письму и напечатал:
Скоро я оставлю вас навсегда, но, прежде чем уйти, я хочу сказать вам несколько слов…
Титус — мой сын, мой первенец. Я любил тебя с того момента, как только услышал твой первый крик, а потом, когда я следил, как ты вырастаешь из ребенка в красивого молодого человека, моя любовь росла с каждым днем. Будь храбрым, мой сын, будь верным.
Синьор Стрега-Борджиа прервался, чтобы громко высморкаться в рубашку. Подавляя рыдание, он продолжил:
И еще знай, что есть команды на клавиатуре для «Смерти и разрушения II», которые нейтрализуют силовое поле вокруг Крапивии, оно управляется так: shift, alt, а левой рукой в это время держишь option, shift, caps lock, удачной охоты.
Пандора — моя дорогая девочка, моя старшая дочка, рожденная с августовской луной в глазах, ты принесла в мою жизнь вечное лето, твое царственное чувство собственного достоинства окружало тебя с того времени, когда ты была еще младенцем, моя принцесса. Будь храброй, моя любовь, и помни — хорошо хотя бы то, что тебе не придется стыдиться за меня, когда ты вырастешь.
Еще одно, последнее — не прокалывай уши, нос и что бы то ни было хотя бы до 21 года, и это не подлежит обсуждению.
