Граф никак не отреагировал на это заявление, и доктор добавил:
— Надеюсь, мисс Форд не вышла на улицу в такую погоду. Если она простудит горло, у меня появится еще один пациент!
Граф по-прежнему молчал.
— А кстати, где мисс Форд? — спросил доктор.
— Она выбежала из комнаты, и я слышал, как она спускалась вниз по лестнице. Полагаю, она направилась в сад.
Доктор изумленно посмотрел на графа.
— Почему она убежала из комнаты? Вы ее расстроили?
— Я сказал ей, что она должна уехать, — объяснил граф. — Я выписал ей чек на крупную сумму в уплату за ее услуги и включил в нее цену билета до Лондона.
Несколько секунд доктор пребывал в оцепенении.
— Значит, я только что действительно видел Джакобу, — вымолвил он наконец. — Кто-то перебежал через дорогу и устремился вверх по тропе, ведущей на пустоши. Я подумал, мне просто показалось.
— О чем вы говорите?
— Ей не следовало идти на пустоши в такой туман, — ответил доктор, — но, полагаю, раз вы ей велели уехать, она ушла куда-нибудь поплакать в одиночестве.
— Поплакать? — переспросил граф. — С чего ей плакать?
— О, Бога ради! — нетерпеливо махнул рукой доктор. — Эта девушка чуть ли не постоянно сидела с вами с тех пор, как вы пришли в сознание. Неужели вы настолько глупы, что не заметили: она в вас влюблена!
Граф потрясенно воззрился на доктора Фолкнера.
— Влюблена в меня?! Почему вы так решили?
— Потому что я — не слепой! И я надеялся — хоть это, конечно, было глупо с моей стороны, — что, поскольку она необыкновенный человек и к тому же невероятно красива, ей удастся превратить вас в человека!
Немного помолчав, он безнадежно добавил:
— Но я ошибся. И теперь одному Богу известно, что с ней случится, если она заблудится на пустошах!
Только теперь доктор Фолкнер заметил, что его сиятельство как-то странно смотрит на него. И вдруг, не сказав ни слова, граф стремительно вышел из кабинета.
Туман принес пронизывающую сырость и холод, но Джакоба не придавала этому значения.
Она продолжала плакать, закрыв лицо руками, но теперь слезы ее стали другими. Она уже не рыдала отчаянно, а плакала тихо, как плачут люди, потерявшие последнюю надежду в жизни.
Весь мир куда-то исчез, и она ощущала себя совершенно одинокой в этом скрытом от людских глаз уголке, уже, возможно, и не принадлежавшем к нашей грешной земле. Ей казалось, если она умрет здесь, то никто и никогда ее не найдет.
А граф просто обрадуется, что ее нет, и она больше не будет ему досаждать.
И в эту минуту Джакоба почувствовала, как кто-то уткнулся ей в бок. Она сильно испугалась и, вздрогнув, отняла руки от лица. Каково же было ее изумление, когда рядом с собой она увидела одного из спаниелей графа!
Собака громко залаяла, и второй спаниель, который, видимо, бежал следом, тоже принялся лаять. Джакоба протянула к ним дрожащие руки.
Но тут из тумана на нее надвинулся кто-то высокий и темный. Джакоба еще не успела поднять голову, как рядом с ней на колени опустился граф и обнял ее за плечи.
Джакоба тихо ахнула, а он притянул ее к себе со словами:
— Разве можно быть столь легкомысленной и уходить на пустоши в такой туман?
Девушке показалось, что граф сердится. Но ее сердце не хотело этого знать, оно затрепетало, словно пойманный птенец, — ведь он рядом, и его руки обнимают ее!
Она уткнулась лицом в его плечо.
— Как ты могла оставить меня? — прошептал граф. — А если б я не смог тебя отыскать?
Джакоба решила, что все это ей снится.
Она слышала в голосе графа совсем незнакомые нотки.
— В-вы… велели мне… уехать! — чуть слышно пролепетала она.
— Но был уверен, что после моего грубого приема ты должна меня возненавидеть!
Он нежно взял ее за подбородок и заглянул в лицо. Туман был настолько густой, что они едва могли видеть друг друга, но Джакоба необычайно остро воспринимала присутствие графа, его близость.
— Как ты ко мне относишься? — спросил он. — Скажи мне правду. Незнание или обман для меня невыносимы.
Все еще сомневаясь, что такое может происходить наяву, а не во сне, Джакоба ответила:
— Я… я люблю вас… Люблю… Я ничего не могу с собой поделать!.. И… если я должна буду уехать… то лучше бы мне… сразу умереть!
Граф крепко прижал ее к себе, и ей стало трудно дышать.
А в следующую секунду он начал целовать ее, и его поцелуи были отнюдь не осторожными и робкими, а жадными и властными, словно он боялся потерять ее и готов был сразиться с целым миром, чтобы удержать ее подле себя.
Джакобе показалось, будто ее пронзила молния. Блаженство и одновременно боль — эти ощущения были так не похожи на все, что она прежде знала.
А граф продолжал ее целовать, но теперь его ласки заключали в себе столько нежности, оставаясь все такими же властными.
Любовь к нему переполняла все ее существо. Она сказала правду: если ей нельзя остаться с ним, она предпочтет умереть. И когда граф наконец оторвался от ее губ, она невнятно прошептала:
— Пожалуйста, разрешите мне… остаться! Разрешите быть… рядом с вами!
— Ты останешься со мной навсегда! — решительно произнес граф.
— Вы… вы уверены… что хотите этого?
— Я люблю тебя! Люблю, как никогда никого не любил! Но я так боялся, что внушил тебе ненависть, поэтому мне необходимо было отослать тебя отсюда!
Он не дал ей ответить и снова начал целовать.
Джакоба испытывала неземное блаженство, и ей показалось, будто она умерла и попала в рай.
Прошло немало времени, прежде чем граф сказал:
— Пойдем обратно в замок, дорогая. Опасно так долго оставаться в тумане.
Джакоба подняла к нему сияющие глаза.
— Туман рассеялся! — молвила она.
Граф осмотрелся. Действительно, пока он целовал ее, стоя на коленях среди вереска, в который улеглись его спаниели, туман рассеялся!
Небо посветлело, и сквозь облака уже проглядывали солнечные лучи.
Обернувшись, Джакоба и граф увидели башни замка. На деревьях в парке и саду еще висели клочья тумана, но и они стремительно таяли.
Граф поднялся и помог встать Джакобе. Снова обняв ее, он сказал:
— Можно ли быть столь поразительно красивой! Неужели ты действительно меня любишь?
— Я… люблю тебя! И я так счастлива, что мне кажется, будто все это сон! — ответила Джакоба.
Граф поцеловал ее глаза, словно пытался осушить слезы на ресницах.
