Однако он напоминал ей тигра, приготовившегося к прыжку.
«Мне придется уехать», — в отчаянии думала она вечером, отправляясь к себе в спальню.
Эта мысль особенно угнетала ее: с каждым часом, проведенным в Шотландии, она привязывалась к этим краям все сильнее. Их красота буквально переполняла ее душу, и прощание с ними должно было стать для нее настоящим потрясением.
Доктор Фолкнер велел ей осторожно массировать графу лоб. Это способствовало лучшей циркуляции крови — врач опасался образования сгустка на месте удара.
После того как граф пришел в сознание, Джакоба стеснялась прикасаться к нему, но вскоре убедила себя в том, что как сиделка не должна видеть в своем пациенте личность, испытывать какое-то особое отношение к выполняемой ею процедуре.
Во время массажа граф закрывал глаза и лежал абсолютно неподвижно.
Джакоба соблюдала крайнюю осторожность: ее пальцы нежно и ритмично прикасались к его лбу, и во время первого сеанса граф заснул. Однако массаж надо было проводить дважды, и во второй раз он уже бодрствовал.
По окончании он сказал только:
— Спасибо вам.
Невооруженным глазом было видно, что силы к нему прибывают буквально не по дням, а по часам.
Вскоре доктор Фолкнер разрешил ему сидеть в теплом халате у открытого окна. Теперь граф мог любоваться чудесным видом на море либо читать.
Но даже когда он просматривал газету, Джакобе казалось, будто он следит за каждым ее движением, готовя для нее прощальные слова.
Она хотела посоветоваться с доктором Фолкнером, что ей следует делать, однако у него не было времени: сразу несколько его пациентов находились в тяжелом состоянии. Врач приезжал в замок, быстро осматривал графа и сразу же исчезал.
«Мне необходимо с ним поговорить!» — думала Джакоба.
Но что она могла ему сказать?
Ночами, лежа без сна, она пыталась сообразить, к кому бы могла обратиться дома, в своей родной деревне.
Джакоба вспомнила, как настойчив был виконт, твердивший, чтобы она обязательно нашла его. Однако она считала подобный шаг весьма опрометчивым. Ей совершенно не хотелось рассказывать ему и Хэмишу Макмердоку, как повел себя граф по ее приезде в замок. Ей было неловко даже думать об этом, а уж признаваться в случившемся виконту и Хэмишу — просто невыносимо.
И вот наступило утро, когда ей сказали, что граф встает и ее услуги ему не требуются.
Джакоба не удивилась: она ожидала услышать нечто подобное. И все же эти слова графа в изложении дворецкого стали для нее настоящим ударом.
— Моя жена надеялась, мисс, — добавил Росс, — что вы ее навестите. Она хотела показать вам нечто — вам, наверное, будет интересно.
— Это нечто она сделала сама? — полюбопытствовала Джакоба.
— Да, мисс, — подтвердил Росс.
Джакоба с грустью подумала, что, когда она уедет из замка, некому будет интересоваться рукоделиями обитательниц деревни. И никто не подскажет им, как продавать свои изделия.
— Я так много могла бы здесь сделать, — едва слышно прошептала она.
Ну конечно, она ищет повод, чтобы остаться поблизости. Но это невозможно сделать, не оскорбив графа.
К большому удивлению Джакобы, граф не пригласил ее к себе в первой половине дня.
Она пошла бы в сад, если б с моря не надвинулся густой туман. Дождя не было, но небо затянуло облаками. И в течение дня туман становился все гуще.
За ленчем Джакоба сидела в столовой одна. Когда она поела, Росс сказал:
— Его сиятельство желает поговорить с вами, мисс. Он у себя в кабинете.
Удрученная предстоящим разговором, Джакоба встала из-за стола, медленно пересекла лестничную площадку и несколько мгновений стояла неподвижно, не решаясь открыть дверь кабинета. Ее пальцы дрожали.
Она приказала себе успокоиться и вошла.
Граф стоял перед камином.
На нем был килт, и выглядел он не менее импозантно, чем его отец на портрете, висевшем над камином.
Она нерешительно направилась к графу.
Тот молчал, и она сказала:
— Я… так рада… что вам лучше. Но… вам не следует… переутомляться.
— Я совершенно здоров, — отчужденно заявил граф.
Он не пригласил Джакобу сесть.
У нее было такое чувство, словно она оказалась на скамье подсудимых и ей предстоит выслушать приговор за совершенное преступление.
— Я, конечно, глубоко вам благодарен, мисс Форд, — медленно произнес граф, — за то, как вы ухаживали за мной во время болезни. Но я уверен, вы поймете меня, если я скажу, что мне больше не нужна сиделка. Так что, вероятно, вы захотите сейчас уехать.
Джакоба кивнула, но ничего не ответила.
— Я намерен вознаградить вас за ваши труды, — продолжал граф. — Думаю, вы сможете убедиться в моей щедрости. Я также предусмотрен оплату вашего возвращения в Лондон.
Его голос звучал жестко. Договорив, он отвернулся и устремил взгляд на огонь, словно присутствие девушки было для него невыносимо.
И в душе у нее вдруг что-то оборвалось. Она отчаянно вскрикнула, словно попавший в капкан зверек. Ни о чем не думая, повинуясь некой слепой силе, она бросилась вон из комнаты, стремительно сбежала вниз по лестнице и выскочила из замка.
Промчавшись по подъездной аллее, она пересекла дорогу и понеслась по извилистой тропинке, которую давно заприметила. Тропинка вела на пустоши.
Джакоба не ведала, куда и зачем направляется. Единственная мысль сверлила мозг: граф отсылает ее в Лондон, прочь от всего, что стало частью ее жизни, и она не вынесет расставания.
Она долго бежала не останавливаясь. Туман скрывал пустоши и долину, спускавшуюся к морю.
Девушка поднималась все выше и выше, пока не измучилась настолько, что не смогла больше сделать и шага. В довершение она споткнулась о камень и ничком упала в вереск.
Она не пыталась встать — охваченная жалостью к себе, она сотрясалась от горьких рыданий.
Ее окружал мир, в котором для нее не было места. Этот мир окутывал ее туманом — и ей хотелось только одного: умереть.
Но постепенно к ней пришло понимание: ее отчаяние и слезы вызваны не только безнадежным положением. Она плачет потому, что любит графа.
После ухода Джакобы граф все так же стоял, глядя в камин.
Дверь осталась приоткрытой, но он даже не пошевелился, когда кто-то вошел в комнату.
— Вы на ногах, милорд! — воскликнул доктор Фолкнер. — Это хорошая новость! Как вы себя чувствуете?
— Я в полном порядке, — отрывисто бросил граф.
Доктор Фолкнер направился к камину.
— У меня вся одежда отсырела, и я замерз, — сказал он. — Чего я действительно больше всего не люблю, так это туман с моря.
