— Пусть Говард это сделает! Он умеет! — увещевал ее Грегор, но она не хотела его слушать.
Будь здесь Марет — он бы, наверно, смог вырубить ее, как вырубил Говарда, когда его летучую мышь, Пандору, у них на глазах сожрали плотоядные клещи.
Но Грегор не мог себе даже представить, чтобы ударить Люксу с такой сокрушительной силой.
Когда Люкса немного успокоилась и Аврора уже могла удерживать ее одна, Грегор взмахнул руками, подзывая Ареса. Они летели низко над водой в поисках хоть каких-то признаков жизни.
— Босоножка! — вопил Грегор. — Босоножка-а-а-а!
С каждой секундой надежды оставалось все меньше. Отчаяние уже завладело его душой, когда ушей коснулось слабое, еле слышное:
— Ма-а-а-а-ма! — А потом громче: — Ма-а-а-а-ма-а-а-а!
— О Господи, она жива! — заорал Грегор, и из глаз его хлынули слезы облегчения, мешая ему смотреть. — Босоножка! Я здесь! Я иду! Держись!
— Ма-а-а-а-ма-а-а-а-а! — Снова он услышал ее плач, но по-прежнему не видел, где она.
— Ну где же она, Арес?!!
— Я не знаю! Не могу определить! — ответил тот.
Снова раздался крик:
— Ма-а-а-а-ма-а-а-а!
На этот раз он звучал как будто слабее. Грегор вдруг испугался, что темнота сейчас заберет ее навсегда.
— Босоножка! Где ты?!
Как будто она могла ему ответить!
А ведь смогла.
Неожиданно темноту прорезал луч розового света и ударил Грегору по глазам.
Ее скипетр! Дурацкий, дешевый, прекрасный, волшебный и ко всем своим достоинствам еще и водонепроницаемый скипетр принцессы!
Они нашли ее в маленьком бассейне. Всю в слезах и мокрую. Диадема и накидка бесследно исчезли, остался только скипетр. Она сидела на спине у Темпа, который бегал по кругу, безуспешно пытаясь вскарабкаться по скалам, которые их окружали, чтобы выбраться из ловушки.
— О, милая! — простонал Грегор, беря ее на руки и изо всех сил прижимая к себе. — О, Босоножка!
Она прижалась к нему в ответ, но все же была на него очень сердита:
— Ты бросил меня! Бросил! Бросил в воду! — рыдала она, молотя по нему своими маленькими кулачками. — Ты бросил меня в воду!
— Прости! Прости! Я не хотел! Прости меня, Босоножка! — приговаривал он, но она не собиралась его прощать.
Вытащить Темпа оказалось задачей не из легких. Арес несколько раз безуспешно пытался зацепить его когтями за панцирь, но бедный таракан выскальзывал и падал на спину. Наверняка это не доставляло ему особого удовольствия, но Темп не жаловался.
А вот Босоножка была недовольна:
— Ты бросил Темпа! Ты и Темпа бросил! — и она снова накинулась на Грегора с кулаками.
— Прости, прости! — повторял Грегор, счастливый, что она рядом, и готовый терпеть все это сколько угодно.
В конце концов Аресу удалось зацепить Темпа, и таракан в не самой удобной позе — кверху брюшком — был доставлен к остальным.
Говард все еще пытался реанимировать Газарда, когда земля снова начала качаться.
«Это вторая волна! — пронеслось в голове у Грегора. — Думаю, именно так это и называется».
Он обвил руками Босоножку и думал только об одном: как найти выход? Куда бежать, если мир вокруг рушится? Внимание Грегора привлекло то, что происходило перед входом во Впадину: там камни сталкивались друг с другом с ревом и грохотом. Каменная стена, уже вся в трещинах, разрушенная первой волной землетрясения, начала разваливаться на глазах. Раздался оглушительный взрыв, которым Грегора отбросило назад, и он оказался лежащим на спине, все так же крепко сжимая руками Босоножку.
Он поднял фонарик и в его свете смог увидеть, как вход во Впадину исчезает, погребенный гигантской горой камней.
ГЛАВА 12
Этот взрыв и обвал подняли такие волны, что они чуть ли не доставали до небес (которых, правда, здесь не было). Но на волны никто не обратил внимания — всем было не до этого: они и так насквозь промокли.
Говард, казалось, вообще ничего не заметил, потому что был сосредоточен на Газарде. Остальные сидели рядом, мокрые и дрожащие, а Говард, перевернув мальчика и перекинув его через колено, все пытался вылить из его легких воду. Секунды казались вечностью. Люкса перестала рваться и теперь просто смотрела на Газарда, не мигая и не отводя взгляда, словно окаменев. Грегор понимал: она наконец признала очевидное — мальчик умер.
Но Говард вдруг закричал: «У него бьется сердце!» — и тут же жизнь вернулась и к Люксе.
Да и все вокруг словно ожили. Люкса кинулась вперед и схватила Газарда за руку с криком:
— Он жив?! Он жив?!
И в этот момент изо рта Газарда стала выходить вода. Говард велел Люксе поддерживать Газарда, пока из того извергались все новые струи воды. Корзины для пикника были приторочены к спинам летучих мышей — Говард торопливо сунул руку в меньшую корзинку и достал оттуда большую кожаную коробку: это была аптечка первой помощи. Хорошо, что он не забыл взять ее с собой — Грегору, например, это бы и в голову не пришло. Возможно, потому, что он не собирался учиться на врача.
Грегор поднес поближе фонарик. Кроме него, нескольких запасных батареек и скипетра Босоножки другого источника света у них не было, факелы утонули.
— Мне нужно зашить ему рану, — сказал Говард. И пока Люкса держала Газарда за руку и пыталась всячески отвлечь, он промыл и зашил рану на голове мальчика быстрыми уверенными стежками. Потом посветил фонариком ему в глаза, проверяя зрачки.
— Он поправится? — спросила Люкса.
— Конечно. Ничего особенного: он просто слегка ударился головой и нахлебался воды, — весело ответил Говард. — В следующий раз, Газард, если захочешь пить — пей из чашки, а не из реки.
Газард сделал слабую попытку улыбнуться:
— Я постараюсь.
Талия сначала истерически засмеялась, а потом начала плакать. Для нее все это было чересчур. Найк ласково взяла ее под свое крыло и держала там до тех пор, пока бедная Талия не успокоилась.
Говард стянул с Газарда мокрую одежду и закутал его в одеяло, которое они прихватили с собой для пикника и которое хранилось на дне корзины в непромокаемом пакете.
— Готов поспорить, голова у тебя болит.
С этими словами он заставил Газарда сделать глоток из большой зеленой бутылочки, которую Грегор узнал: в таких обычно подземные хранили обезболивающее средство.
— А теперь постарайся лежать спокойно. Сможешь?
Газард кивнул.
— Так, хорошо. Теперь чья очередь? — спросил Говард.
Они непонимающе уставились на него: все так волновались за Газарда, что собственные травмы и царапины не чувствовали.
