Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
– Липовые мы с тобой демократы, Леха, – вдруг ни к селу, ни к близлежащему городу сказал Никита. – А помнишь? В застойные-то времена мечтали – вот бы хоть чуть-чуть свободы и все, больше ничего не нужно. А теперь нам и зад поднять лень.
– Какая же это демократия, мой милый? – немедленно возник я, тем более что пил пятую бутылку и во хмелю желал спора. – Это драка зажравшихся монахов на развалинах часовни, после смерти отца-игумена, за церковную десятину. Свобода – когда человек, как личность, делает то, что должен, а не то, что хочет. И за исполнение этого долга перед самим собой его никто не возьмет за шкирку и не предаст анафеме.
– Ну, не скажи. Я вот тоже, к примеру, – Ника прервался на миг, чтобы отгрызть от очередной рыбешки колючий хвост, – я, к примеру, наконец делаю именно то, что хочу.
– А чего ты хочешь? – спросил я тогда очень язвительно. – То ты хотел строить самолеты, то летать на них… Потом решил, что лучше ездить по земле, – стал делать автомобили. А теперь, я так понимаю, ты желаешь ползать.
– Ни черта ты не понимаешь! – обозлился Ника, и впервые за много лет он заговорил со мной в подобном тоне. – Я, к твоему сведению, большое дело затеял. И не всякому оно по плечу, да! Чтоб все окончательно не рухнуло, чтоб спасти то, что еще можно спасти! Ведь ничего же вдруг не стало. Ни материалов, ни деталей для сборки. И мы, да, пусть, молодые ребята, взяли это на себя. Мне вообще сейчас полагается сидеть у себя в КБ за чертежной доской, далеко, в Набережных Челнах. А я в Москве, да! А почему? А потому что все стрелки сюда сходятся. Открыл вот торговый дом – чтоб достать, пробить, обеспечить. Я хочу, чтоб сам себе хозяин и чтоб лучше было. В той же автомобильной промышленности.
– Ты хочешь, пока добро без глазу, нажиться на остром дефиците, а себя обманываешь, чтоб стыд глаза не выжег, – резко ответил я. Так, что и сам пожалел.
– Это только пока, – не обиделся Ника, а вроде бы оправдываться начал. – Надо создать базу. А потом! Потом… Я, может, такие авто стану строить, что все ахнут. Полработы дураку не показывают, ты уж извини. А то давай ко мне? Ну кому сейчас нужна твоя латынь?
– Мне нужна. Это, между прочим, тоже своего рода свобода. А на грош пятаков искать я не буду, и теперь ты меня извини, – возразил я с горечью. – Что у тебя вырастет из твоего предприятия, я наперед не скажу. Но знай. Кто сеет лебеду и крапиву, у того не взойдет вдруг сытная рожь.
– Это ты мне оттого говоришь, что трусишь! И сознаться боишься! – Ника не закричал, но произносил слова так, как только Архимед мог восклицать о своей «эврике». – Потому что твоя дорога ведет в тупик, а свернуть духу не хватает. Ты всегда опасался выходить за рамки. А их уж нет давно. И ты нагой в чистом поле! Потому что в гордыне погибать не страшно, а страшно дело делать. Ты всегда не терпел лишние хлопоты и бегал от жизни в кусты, и голову мне морочил своей свободой. А это элементарная трусость! Слышишь, трусость!
Я обиделся на него очень и даже, кажется, тогда долго не хотел пить мировую. Ника уговаривал, просил прощения за грубости. Но я не пил, пока Никита не пригрозил мне, что вот сейчас поедет оборонять Останкино и сложит там беспременно свою голову, если я его не обниму. А спустя полчаса мы уже дружно уплетали под водочку горячий, густой гуляш, который подала нам мама Ники, к тому периоду времени уже овдовевшая, но еще бодрая старушка, и перепалка наша окончательно канула в прошлое. Но я ничего не забыл.
А сейчас, когда Ники моего уже нет среди живых, я думаю – он был прав. Я не то чтобы трусил, но все это время действительно отсиживался в кустах. И главное, намереваюсь определенно поступать так и впредь. Может, в моем прошлом бытии я существовал серой цаплей на болоте, и привычка к обитанию в тихой заводи навечно укоренилась во мне. Я не желал выходить в большой мир, потому что этот мир не нравился мне совсем, и от одной мысли, что придется приспосабливаться и приноравливаться к нему, я покрывался мелкой нервной сыпью. А Ника вышел и не побоялся драться за себя. Вопрос только: выиграл-то он что?
Автомобили он строить так и не стал, и никогда не будет теперь. Бизнес его расширился и окреп, Ника занял в нем строго отведенную нишу и оборонял свое владение правдами и неправдами, кусаясь, как крокодил. Он выпускал детали машин, одни и те же детали для двигателей, и никогда машину целиком. Ему давали заказы, он исполнял. Качественно и в срок. А потом получал еще заказы на те же самые детали, и так без конца. А после, вместе с Юрасиком, он собирался производить их больше и лучше, уже для новых заказчиков. Но все равно это были те же самые детали. И никогда автомобиль целиком.
И Ника знал, что попал в ловушку, и знал, что ловушка эта захлопнулась за ним. Он думал до некоторого срока, будто стремится вперед, а на самом деле ходил по нескончаемому кругу, подобно стрелке часов, всегда показывающей разные цифры, а в сущности одно и то же время. Тогда, однажды, он первым и произнес, адресуясь ко мне: «Леха! А ты ведь у нас Святой!» А я вовсе не хотел быть святым, да и не был им, но промолчал, пусть так, если Нике от этого легче. Я еще мечтал помочь своему другу, хотя надежды оставалось мало.
А когда в его доме появилась Олеся, он и вовсе махнул на все рукой и стал жить, как живется. Как все, похожие на него, бедные «богатые люди». Отбывал для летнего отдыха на дальние моря, а зимой устремлялся к лыжным курортам, с регулярностью перелетной птицы. Менял иномарку в положенный срок, чтобы не устарела модель. Дважды переезжал из одной квартиры в другую, более роскошную, соответственно изменившемуся благосостоянию, так что само понятие «дом» стало для Ники условным. Галстук его подходил к портфелю, а костюм – к дизайну визитных карточек. А в душе у Ники была пустота, и еще – Наташа. Я это тоже знал.
Откуда? Он сам признался мне однажды. Нечаянно и в то же время нарочно. Словно не мог уже нести страшную тайну в себе. Кончено, он тогда сильно выпил и проследил, чтобы и я был пьян не меньше его. Как будто слова, произнесенные в алкогольных парах, могли отчасти утратить свое значение и тем самым извинить откровение. Он выпалил мне как-то сразу, без предисловий, словно бутылка на столе между нами снимала все ограничения, не обращая внимания на сновавших взад и вперед официантов, а дело было в шикарном ресторане на Малой Бронной. И Ника выглядел здесь уместно, а я – нет.
– Везет Тошке, – сказал он и объяснил: – Ему есть ради кого жить. Если бы и у меня была Наташа… – Ника посмотрел мне в лицо, но тут же отвел взгляд и выпил.
– У тебя есть Олеся, – на всякий случай ответил я. Хотя, конечно, какие могут быть сравнения, я и сам понимал.
– Какие могут быть сравнения, – слово в слово повторил мои мысли Ника. Жить ради Олеськи он явно не хотел, и я его не винил за это.
– Знаешь, есть ведь и другие женщины. Если бы ты набрался решимости! Ну обеспечь ее как-то, в конце концов. Или выдай замуж с приданым. А сам найди кого-нибудь, – посоветовал я для порядку, но сам не ждал пользы от своего совета.
– А мне не надо кого-нибудь! Кого-то другого! Мне надо… – Ника не договорил. Но не оттого, что не решился выдать мне тайну, которую я сейчас и без того узнал. А просто испугался вслух произнести.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
