большое количество авто и аэропланов, а также повсеместное внедрение электричества. Но все равно несходство прогноза и реальности потрясало. Особенно в формах наземного транспорта и моды.
Ни одному, даже самому гениальному газетному художнику нашего времени и в кокаиновых снах не могло привидеться такое изысканное разнообразие форм легковых и грузовых авто, трамваев, мотоциклов, автобусов и даже велосипедов! Кроме того, несколько раз мне попадались молодые люди, передвигающиеся на самокатах и совсем уже удивительных средствах вроде доски на колесиках. А один раз на гладкой дорожке в сквере неподалеку от Пороховой башни меня обогнал парень, стоящий на перемычке между двумя колесами размером с суповую тарелку. И эта штука ехала сама совершенно бесшумно! Я догадался, что двухколесное устройство движется посредством заряда в миниатюрной аккумуляторной батарее, упрятанной где-то под перемычкой, а то и внутри нее. Но как, скажите на милость, этот сумасшедший ездок сохранял равновесие?! Он ведь даже почти не смотрел на дорогу, – уткнулся в плоское устройство со светящимся экраном, которое держал в руке, а из его ушей к устройству тянулись два тонких черных проводка.
Вообще, людей с подобными устройствами на улицах было множество. Одни напоминали мне телефон, по которому говорил Любчик, другие были больше размером. Но все эти устройства, как я довольно быстро догадался, наблюдая за их работой и поведением владельцев, были не только телефонами, но и, по сути, какими-то фантастическими носителями, а также приемниками и передатчиками информации. Люди не только разговаривали с их помощью с другими людьми, но и что-то писали, тыча пальцами в светящиеся клавиатуры, чем-то похожие на клавиатуру пишущей машинки, только о-очень маленькие, после чего на экране появлялись буквы, слова и целые предложения (я наблюдал за этим процессом в трамвае, через плечо одной дамочки, когда решил проехать несколько остановок просто из интереса).
При этом – заметьте! – это было только изображение клавиатуры! Никаких натуральных осязаемых кнопок, или клавиш, или рычажков. Люди тыкали пальцем в экраны, и там появлялись тексты и даже движущиеся цветные изображения. Клянусь! Я своими глазами видел, как господин лет сорока, сидя в том же трамвае, смотрел на экране самый настоящий цветной фильм! Наверняка там был и звук, но слышный только смотрящему, так как в его уши тоже тянулись два проводка и, присмотревшись, я заметил, что они заканчиваются какими-то черными горошинами…
Кстати, правописание тоже изменилось довольно сильно, на что я обратил внимание еще вчера, читая светящиеся вывески. Исчезли буквы «ять», «фита», «ижица», и, кажется, «и десятеричное» или «и» с точкой». Но в целом я легко понимал написанное, приобретя в газетном киоске номер московской газеты «Известия». Не буду пересказывать, что я там прочел, поскольку понял главное: как и в мое время, в мире шла жестокая борьба за влияние, и великие мира сего по-прежнему полагались на серость и покорность масс, силу оружия и политическую спекуляцию. Разница в деталях поражала, но мне, как прожженному газетчику, было уже абсолютно понятно, что, несмотря на непостижимые уму достижения науки и техники, обычные люди, толстосумы и политики этого мира мало чем отличались от моих современников.
Разве что в одежде.
У меня рябило в глазах от обилия расцветок и фантастического разнообразия фасонов. Мужчины здесь почти не носили шляп, а женщины, наоборот, почти сплошь носили штаны. Часто похожие на те, синие и с дырками, в которых была моя вчерашняя знакомица и случайная любовница Ярослава, но иногда и в целых. Впрочем, изредка попадались и барышни в платьях и даже в юбках. Но такой длины, что я попервоначалу старался отвести глаза. До такой степени оголять ноги… Нет, я, конечно, сам за свободу нравов и женские права (при этом не слишком люблю суфражисток – уж больно экзальтированы), но, граждане хорошие, надо бы и меру знать! Эдак и голыми начнут по улицам ходить. Несмотря на осенние холода. А что? Придумают какой-нибудь защищающий от холода и согревающий крем телесного цвета и – напшуд*!
* Naprzód (напшуд) – «вперед» в переводе с польского (прим. авт.)
Обеденная терраса «Под нашей горой» была пуста, если не считать компании из трех молодых людей – двух парней и одной барышни, примерно моих ровесников. Они разговаривали о том, далеко ли отсюда улица Глубокая, и я машинально подсказал, как лучше добраться. Княжеч всегда покажет и подскажет дорогу в городе не знающему ее человеку – это в крови. В крови-то в крови, но я чуть не ляпнул большую глупость, забыв, что извозчики остались в далеком прошлом, и здесь, чтобы попасть с места на место пользуются исключительно таксомоторами, называемыми кратко «такси». Впрочем, не думаю, что моя глупость насчет извозчиков, огласи я ее во всеуслышание, как-то повлияла бы на отношение ко мне. Подумаешь, очередной чудак. Их и в мое время в Княжече хватало, а сейчас, вышагивая по городским улицам, я насмотрелся на таких вдосталь. Одни «живые статуи» чего стоили! Это ж надо додуматься. Я чуть не заорал от страха, когда бронзовый трубочист у Ратуши, о котором я думал, что он скульптура, вдруг мигнул и едва заметно пошевелился…
В отличие от воздуха, еда в Княжече хуже не стала, и кормили вкусно, в чем я и убедился, заказав жареные колбаски с пюре, овощной салат и кофе. К тому времени утренний херес окончательно выветрился из моей головы, и на его место пришла простая и ясная мысль. Даже не знаю, что меня к ней подтолкнуло. Возможно, официант, чем-то напомнивший мне того, кто обслуживал нас с Иосифом Казимировичем Белецким здесь же сутки – столетие! – назад.
Подобное тянется к подобному, подумал я. А клин вышибают клином. Давайте проанализируем ситуацию. Как я совершил прыжок во времени? В погоне за репортерской сенсацией преследовал человека (назовем его пока так), обладающего какой-то сверхъестественной скоростью. В меня стреляли, и я стрелял в ответ. В результате тот, за кем я гнался, исчез без следа меж двух дубов в пригородном лесу Горькая Вода. А я, последовав за ним… тоже исчез! Во всяком случае, для тех, кто остался там, за невидимой чертой, прочерченной между двумя дубами. Получается… что? Между этими двумя деревьями и находится та самая незримая дверь, через которую два мира и времени сообщаются между собой?
Хм. А не слишком ли просто? Будь все так, мои современники шлялись бы в будущее, как к себе домой, и наоборот – жители двадцать первого века навещали бы своих прапрабабушек и прапрадедушек при каждом
